Марта сказала, что нужно вообще прикрыть телевидение.
– Не могут, – ответил папа.
– Почему? Ведь сделали это во время войны.
Я хотел спросить, какой войны – Бурской или Крымской. Удивительно, как старики говорят просто «война», как будто это что-то значит.
– Тогда это был не главный коммуникационный канал; таким было радио, – сказал папа. – Даже когда я был мальчиком, один из ста домов, а может, и меньше, имел телевизор. Если прекратят сейчас, начнется паника.
– Но что-то надо делать? Миссис Голайтли говорит, что ее домработница стала триппи. Вчера еще ворчала по поводу триподов, а сегодня не пришла на работу.
– Если ничего хуже не случится, кроме потери домработницы, тогда еще ничего.
Я только что пришел из школы.
– Я хочу вам кое-что сказать. Мать Энди ушла.
– Ты уверен? – спросила Марта.
– Когда он вчера вернулся, дом был пуст. Он думал, что она у кого-то в гостях, но она не вернулась. И даже не оставила записки, как делает обычно, когда уходит.
– Значит он один в доме? – Марта была поражена.
– Да. Но он привык.
Она повернулась к папе.
– Иди и приведи его. Ему лучше оставаться с нами, пока все не кончится.
– Я хотел позвонить Ильзе.
– Это подождет, – она раздраженно смотрела на него.
***
Я знал, что папа неплохо зарабатывает, хотя он частенько жаловался на налоги и нехватку денег; что касается Марты, то она вообще была богата. Но мой дядя Ян – вот это был настоящий магнат. Он руководил несколькими компаниями в Сити – самые разные дела, от торговли кофе до страхования собственности, – и у них были роллс, и порше, и один из этих фантастических маленьких спортивных автомобилей ММR-2 для поездок в магазины. Он и тетя Каролина, сестра папы, много времени проводили в самолетах – он был связан с компанией в Токио и еще с одной в Нью-Йорке, а между полетами они жили в настоящем имении в Котсволде, с наружным и внутренним плавательными бассейнами, с теннисными кортами, с полудюжиной конюшен и парком, который тянулся на мили.
У них было двое детей: Верити, семнадцати лет, и Натанаэль, на год старше меня. (Они на самом деле называли его Натанаэль, даже сидя у бассейна). Он был похож на отца, с тонким бледным лицом и рыжеватыми волосами, с хилым сутулым телом, хотя и без животика, который дядя Ян нажил от хорошей жизни по белу свету. Верити тоже была рыжеволосой, но хорошенькой.
Мы виделись с ними редко – по нескольким причинам. Одна – Ильза при них чувствовала себя неуверенно, другая – Марта не одобряла их образ жизни. Третья – из-за их образа жизни: рядом с ними все равно чувствуешь себя бедным родственником, потому что ты такой и есть. Меня это не очень беспокоило. Я завидовал Натанаэлю из-за некоторых вещей, которые он принимал как должное (типа плавательного бассейна), но я не хотел бы иметь их, если это означало быть таким, как Натанаэль, и я сумел убедить себя, что это взаимосвязано. Верити мне бы нравилась, если бы она обращала на меня хоть сколько-нибудь внимания, но она этого не делала.
