Проект Браманте меня живо заинтересовал, а работа Джульяно, к сожалению, грешит традиционностью и не несет ничего нового, повторяя все то, что уже не раз было видано и перевидано как здесь, так и в других местах. В разговоре с Юлием я чуть было не забыл о ней вовсе. Через несколько дней папе и кардиналам придется принять окончательное решение. Но насколько я понял из сегодняшнего разговора, выбор уже предрешен.
Надеялся, что сегодня папа заговорит и о своем монументе, но он даже о нем не заикнулся. Пришлось вернуться домой несолоно хлебавши. Хотел попросить у него денег, чтобы заплатить каменотесам, обрабатывающим мрамор, но передумал, боясь, что он и слушать меня не станет.
Мне позарез нужны деньги. Нужно платить рабочим, которые волокут мраморные глыбы из порта Рипетта до площади св. Петра. Я в долгу как в шелку, и эта мысль меня терзает и не дает покоя. Придется завтра обратиться за помощью к Якопо Галли. Не могут же рабочие ждать, пока папский казначей получит указание о выдаче мне денег.
* * *
Из Каррары тем временем прибыла еще одна партия мрамора. К счастью, погода улучшилась, и можно производить разгрузку в более благоприятных условиях, которые не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось выдержать в январе. Итак, мрамор продолжает прибывать, а я не нахожу себе места от тревожных предчувствий.
Хочу не забыть и отметить, что сегодня папа Юлий впервые заговорил со мной о Рафаэле - юном маркизанце, работающем во Флоренции. Папа поинтересовался, знаком ли я с ним, действительно ли юноша стоящий и какого я мнения о его живописи. И вот тут-то я вдруг понял, как трудно говорить об этом молодом человеке. Причем главная трудность в том, что не знаешь, с чего начать. Поэтому я не много сумел поведать о нем, отвечая на вопросы папы Юлия. Ограничился тем, что рассказал, насколько он известен и почитаем во Флоренции, и еще кое-что в том же духе. Однако меня крайне удивило, что папа ничего не спросил о Леонардо. А ведь он тоже сейчас во Флоренции, и вряд ли кто осмелится недооценивать его в сравнении с маркизанцем. Ума не приложу, отчего папа обошел его молчанием, словно Леонардо ничего для него не значит.
Думаю, что Юлий II немало уже слышал восторженных отзывов о Рафаэле, но не столько о его успехах в живописи, сколько об удивительной обходительности, красоте, умении подчинять своему влиянию ближнего и прочем. Словом, я понял, что папе расхваливали в основном человеческие качества маркизанца, а не его достоинства живописца. Юлий выспрашивал меня о нем с отеческой улыбкой и умиленным выражением на лице, что так несвойственно его суровой натуре. Такое впечатление, что папа заочно проникся симпатией к маркизанцу. "Все идет, как тому следует быть, - подумал я. - Маркизанец уже завоевал папу, будучи еще с ним незнаком. Ведь удалось же ему обворожить во Флоренции гонфалоньера Содерини, а в Урбино весь княжеский двор и герцогиню Джованну Фельтрия".
