Вот как учится этот необычный молодой человек. Но я ему не завидую. Его метода нова и единственна в своем роде. Он сохраняет ей постоянную верность, даже если приходится прервать работу над очередной мадонной, предназначенной уж не знаю там для какого аристократического дома. И все же мне, кажется, удалось обнаружить изъяны в его таланте. Они проявляются прежде всего в том, как он ищет то, чего ему самому недостает и в чем он не силен. Те же изъяны видны и в его особой манере общения с ближним. В этом молодом маркизанце человек и художник составляют, а вернее сказать, создают единое целое личность.
Тем временем все у нас следят с неослабным интересом за его работой случай из ряда вон выходящий. С помощью друзей и благодаря той симпатии, которой прониклась к нему вся Флоренция, как простонародная, так и аристократическая, он уже занял место между мной и Леонардо. Такое впечатление, что его мадонны заворожили флорентийцев, хотя меня они не очень убеждают, и причин тому немало. Но об этом я напишу в другой раз, когда улучу время.
В моем доме на улице Моцца частенько говорят о Рафаэле. Мне о нем то и дело напоминают мой отец и братья, даже если я не расположен о нем что-либо выслушивать. Дался им маркизанец. Всем им доставляет удовольствие посудачить о нем. Даже наша служанка расплывается в улыбке, едва заслышит его имя.
* * *
Вот уже несколько дней кряду Леонардо почти не покидает зал Большого совета во дворце Синьории: подготавливает стену, которую распишет батальными сценами по рисунку, выставленному в папском зале. Если верить тому, что вчера мне поведал один из его ближайших приближенных, Леонардо изобрел какой-то новый способ росписи, известный ему одному. Кажется, он собирается писать по стене, покрытой смесью канифоли, мела, цинковых белил и льняного масла. Взамен старого способа письма по сырой штукатурке он хочет использовать особую грунтовку. Затвердев, она позволяет работать без лишней спешки. Ведь применяемый до сих пор испытанный дедовский способ требует от живописца большой сноровки и умения, заставляя писать сразу же по слою сырой штукатурки, наносимой подручным на стену. А всем доподлинно известно, что Леонардо в работе медлителен. Вот отчего он и старается теперь так загрунтовать стену, чтобы расписывать ее без торопливости, в привычной для себя манере. Но коль скоро он отказался от водяного известкового раствора, поглощающего краски, его живопись уже не назовешь фресковой.
