И все же, если оставить в стороне эмоции и перевести разговор на деловую основу, пожалуй, трудно найти мне оправдание. Неужто я противоречу самому себе? Нет, но что там ни говори, а, обвиняя меня в забвении долга, кардинал Пикколомини прав. Впрочем, правы всегда люди благоразумные и осмотрительные, к каковым я не принадлежу, поскольку поддаюсь порывам вдохновения и тешу себя надеждой.
Чтобы положить конец непрекращающимся угрозам со стороны семейства Пикколомини, нынче пригласил к себе в мастерскую Баччо да Монтелупо *. Поручу ему изваять эти статуэтки. Пусть работает под моим началом (пока, разумеется, у меня не пропадет охота возиться с ним), следуя рисункам, которые передам ему. Более этого я уже ничего не в состоянии сделать, чтобы угомонить назойливых заказчиков. Их мрамор меня более не устраивает. Мне нужны громады, которые множили бы мои силы и будоражили воображение. Дни и ночи напролет я занят мыслями только о моей мраморной глыбе. И пусть Пикколомини со своим кардиналом угрожают мне, сколько им вздумается. Ноябрь 1501 года.
* Баччо да Монтелупо, Бартоломео Синибальди (1469-1535) - флорентийский скульптор и архитектор: "Распятие" (Сан-Лоренцо), "Св. Иоанн" (церковь Орсанмикеле, Флоренция).
* * *
Еще мальчишкой я впервые увидел эту мраморную глыбу на строительном дворе Попечительского совета собора. В ту пору я работал над "Битвой кентавров с лапитами" в садах Сан-Марко. Громада поразила меня с первого взгляда, и я уже не мог не мечтать о ней. Часто приходил в этот двор, садился подле глыбы, нежно проводил по ней рукой и мысленно рассекал ее. Возможно, в те минуты я даже разговаривал сам с собой.
Я не расстался с ней и позднее, когда шесть лет назад отправился в Рим. Эта ноша не подавляла меня своим весом. Она была легче мраморного монолита, из которого я высекал фигуру Богоматери, хотя превосходила его своими размерами. Даже работая над "Пьета", я не переставал думать о моей глыбе. Боже, как я боялся, что лишусь ее и глыбу передадут другому. Какая это была мука. Уже тогда я мечтал высечь из нее исполинское изваяние, дотоле невиданное и вообразимое разве что во сне. Я горел желанием сотворить нечто такое, что принадлежало бы моему времени и будущему. В моем воображении рисовался юный герой, полный сил. Бесстрашный защитник флорентийцев. Символ свободы в извечной непримиримой борьбе с тиранами.
Затем я вернулся во Флоренцию. Но мысли о мраморной глыбе и образ героя не покидали меня. Помню, что, прежде чем направиться к отчему дому, я решил пройти мимо Попечительского совета собора. Как я боялся, что не увижу глыбу на прежнем месте. Ведь такое сокровище могли украсть. Но я нашел ее лежащей на земле под навесом в том же углу, где видел ее в последний раз. Она горделиво выделялась своими колоссальными размерами среди прочих груд мрамора, наваленных по всему двору. При виде ее меня начало трясти как в лихорадке, лоб покрылся испариной, я был весь в огне. Верроккьо и сам Донателло были когда-то влюблены в эту громадину. Но никто еще не пылал к ней такой жгучей страстью, как я.
