Когда ветер дул что есть сил, казалось, что в мире нет других звуков, но, как только он стихал, Лори слышала скрип снега под ногами, шуршание полозьев, а иногда нечто вроде выстрела, когда где-то вдалеке от мороза трескались куски льда. В темноте все казалось громче, чем на самом деле. Одежда прикасалась к телу со звуком, напоминавшим треск битого стекла. Пот не испарялся на холоде, но впитывался в ткань и быстро замерзал. После пятнадцати минут ходьбы рубашка и штаны переставали гнуться, а через полчаса замерзали тысячами складок. Лори с трудом сгибала конечности, и тогда с груди и с ног градом сыпались кусочки льда, скапливаясь на поясе и в отворотах штанин, в том месте, где они были заправлены в ботинки. Она допустила ошибку, когда сняла одну из перчаток, чтобы достать компас, — и обморозила кончики пальцев. Ночью, в палатке, приходилось ждать, пока одежда оттает, прежде чем раздеться, а потом Лори наблюдала, как вещи лежат на полу, исходят паром и обмякают складка за складкой, тихонько шурша и распрямляясь от тепла. Они не всегда успевали просохнуть, когда она просыпалась, и порой, как только Лори выходила наружу, ткань снова замерзала. Она собирала палатку, удостоверившись, что ее тело уже приняло положение, удобное для ходьбы в постромках, — она усвоила этот урок, когда на ней замерзла рубашка, и до конца дня Лори шагала, неловко свернув голову набок. Не было никакой возможности раздеться, чтобы исправить ситуацию, поэтому пришлось так и идти, пока восемь часов спустя Лори не остановилась, чтобы поставить палатку.
Залив обрел форму и вновь ее утратил, бесчисленное множество раз замерзнув и оттаяв. Он следовал за постепенным подъемом и спуском плоскогорья, прорезанного случайными ручьями. Эти ручьи протекали в трещинах — иногда достаточно узких, чтобы Лори могла перебраться, а иногда нет. Каждый раз, подходя к очередному разлому, она удлиняла постромки, снимала лыжи и смотрела, удастся ли перепрыгнуть. Если нет — а так случалось часто, — она шла к сужающемуся концу, туда, где трещина заканчивалась: там был прочный лед, а временами — просто мостик из слежавшегося снега.
Она быстро научилась распознавать подобные мостики по звуку под ногами — глухому «тук». Снег висел над пустотой, и Лори постоянно боялась, что он подломится, когда она по нему пойдет. Впрочем, ей везло. Она часто проваливалась в снег по щиколотку или по колено, но всегда могла выбраться.
«Плавники» снегохода были выдвинуты на полную длину, и он преодолевал трещину самостоятельно, как только Лори вновь начинала тянуть. Впрочем, становилось все труднее и труднее тащить сани. Холод, двенадцать (а то и больше) часов перерыва между завтраком и ужином, от одной еды до другой, непрекращающиеся усилия, которые требовались, чтобы брести по сугробам, давали о себе знать. С каждым днем Лори чувствовала себя все слабее. Колени подгибались, она сбивалась с ритма дыхания.
