Действительно, перейденным Рубиконом стала для Виктора Авилова именно эта роль, в которой ему суждено было познать то, чему невозможно причаститься в комедийных ролях — там, в конце концов, ничего не получится без отстранения, без взгляда на своего персонажа как будто со стороны, без — пусть и неосознанного, но властвующего над тобой — желания насмешить, насладиться реакцией зрителя, от души хохочущего и громко аплодирующего. Здесь — совсем другое…
И пожалуй, впервые Виктор познал, что же такое настоящая затратность на спектакле. В неопубликованном интервью он рассказывал: «Они примерно равные по эмоциональным затратам, и Гамлет, и Калигула, и Мольер. Просто, например, в том же „Мольере“ я точно знаю, где мне чисто физически очень тяжело. Все начало провести, до сцены, где я бью Бутона, луплю его, разрываю на нем одежду… И конечно, у меня вся вторая часть второго акта — чисто физически она очень тяжелая; и сама смерть, я там не успеваю отдышаться… Выход на самый последний фарс, когда уже нет ни сил, ничего, и эта смерть: у стены — бум (с облегчением), упал. Фух! Умер!»
Наверное, он даже сам не отдавал себе отчета в том, насколько глубоко входит в роль, — после первого спектакля Виктор потерял голос, второй спектакль играл вместо него Валерий Белякович, а Авилов смотрел на своего учителя и видел со стороны все то, что еще предстояло ему постигнуть, что предстояло пережить вместе с этой ролью, определившей не только его актерское настоящее, но и будущее. Первые восемь — десять спектаклей Авилов еще не понимал, что он делает, — осознание, истинное погружение пришло уже позже…
Михаил Афанасьевич Булгаков работал над пьесой шесть лет — с 1930 по 1936 год. За это время он настолько глубоко проник в характер персонажа и эпохи, что написал повесть «Жизнь господина де Мольера» (книга вышла в серии «ЖЗЛ» лишь в 1962 году), перевел на русский язык комедию «Скупой» и создал оригинальнейшую вариацию на темы мольеровских комедий «Полоумный Журден». Нет нужды долго доискиваться причин того, почему именно в это время именно это имя заинтересовало Булгакова: он и сам был в значительной степени в положении французского комедиографа, загнанного монархом и его присными в западню. М. Горький, назвавший «Кабалу святош» «отличной пьесой», заметил, что она представляет собой портрет Мольера на склоне дней, «уставшего и от неурядиц его личной жизни, и от тяжести славы». И в первую очередь от постоянной необходимости льстить, прислуживать, выпрашивать милостей во имя существования своего театра.
