217-я жизнь | страница 95
Сейчас мой внутренний мир валялся осколками на полу. И я вышла из внутреннего мира – за поддержкой в большой и широкий, наполненный людьми, страшно занятыми сами собой, образующими конгломераты таких же маленьких миров. Больше всего это похоже на пузырьки пены на поверхности воды в ванне. Много пузырьков – много мнений, проблем, устремлений, эмоций.
Что мне надо сделать, чтобы привлечь их внимание? Как-то доказывать свою к ним причастность? Постараться стать им интересной? Напомнить о себе – я есть, я живая? Я бью рукой по пене в ванной, в которой валяюсь уже битый час. Сочетание пузырьков меняет конфигурацию, но не меняет сути. Каждый сам, в своем пузырьке. Соприкоснулся с соседним – что он сделает? Лопнет? Прилипнет? Оторвется в свободное плавание? А все вместе мы образуем пену. Суета, амбиции, шум, броуновское движение от одной комнаты к другой, правила, которые мы должны соблюдать, попытки занять побольше места – пена все это… Тогда, на протяжении своего счастья, я выпала из этого. Надо ли мне в нее возвращаться? И у кого я буду спрашивать совета? У таких же мыльных пузырьков?
45.
Шесть таблеток валерианы, и больше ни на какое успокоительное я не имела права. А меня сжигала ревность. Когда говорят про медленный огонь, на котором будут жариться в аду грешники, наверняка имеют в виду что-то подобное, а не просто пикник чертей с барбекю, как на картинах Босха. Пламя не останавливалось ни на секунду, практически каждый день мне казалось, что у меня внутри гореть уже нечему, все уже сожжено. Но каждый новый день показывал, что я все-таки оптимист – находились какие-то новые участки отмирающей души.
Почему я его не начинала ненавидеть? Почему я не пыталась как-то прекратить это? Возможно, это было бы легче.
– Ревность – это глупость, – орал Антон. – Вот же я, рядом с тобой сижу!
Но в глазах у него, даже когда он гладил большой уже живот, мелькали образы и мечты – вот туда и туда он помчится завтра.
И вот однажды я увидела сон, в котором я прихожу домой и вижу нашу расстеленную кровать, подушки и на ней головы – Антона и какой-то крашеной в разноцветные перышки девушки.
Я стою в дверях, они спят. У меня в руках топор, точно как в фильмах ужасов. Я смотрю на них – беззащитных, спокойных и понимаю, что любой суд меня оправдает. Беременная, застала на месте преступления, в состоянии аффекта. Более того, я вдруг понимаю, что это сон, и во сне я совершенно безнаказанно могу их убить. Просто для разрядки нервной системы. Я стою долго. Очень долго. Потом опускаю топор, разворачиваюсь и ухожу из квартиры.