Все как будто не по настоящему, зато я могу легко вернуться сюда, я себя полностью контролирую, в отличие от тех путешественников, которые испытывают тогдашний ужас и боль. Я слышала, что некоторые не могут вернуться обратно, пока та жизнь не кончится или пока их не «выдернут» люди извне.
– Ты их много видела? Жизней в смысле?
– Я знаю пока о 216, эта – 217. Но некоторые вообще непонятные. Например, времена матриархата – это совсем не те воинствующие амазонки, над которыми сейчас потешаются мужики. Мне трудно разобраться, это было так давно, что я даже примерно не могу сказать – когда. Но там потрясающая культура полного непричинения ущерба природе, соседям, животным, миру, совершенно недостижимая для нас. Вплоть до того, что живут они в корнях деревьев. Это не дома и не норы – это что-то вроде воздушных корней, которым они помогают расти особым образом, и формируют из них себе стены. Люди рыхлят и удобряют почву для дерева. Дерево дает защиту и еду. Симбиотическая культура.
– Тогда я там был деревом и рос вот так! – и Антон переплетает меня своими руками и ногами. Неугомонный!
Через продолжительное время:
– Маняша, а ты думаешь, многие люди раньше встречались? – он задает этот вопрос очень часто. – Мы что, все ходим по кругу?
– Не знаю, как все, а вот некоторые любовные истории я иначе как кармическими узами (узлами?) объяснить не могу. Ну вот, например.
Она носилась со своей невинностью, как … даже не знаю, с чем сравнить. Как чемпион Олимпийских Игр с олимпийским же огнем. Понятно, что все со своей девственностью носятся, все переживают «хороша я, хороша, и кому достануся». В нашей юности это еще носило характер «кто ж меня теперь такую замуж возьмет», сексуальная революция еще не свергла домостроевские ценности. Но основы семьи как ячейки общества уже шатались, поэтому девушек уже мучил вопрос «а не стыдно ли быть старой девой в 16/ 18 /21»? По мере приближения нового века возраст сдвигается ближе к дате рождения.
Так вот эта моя приятельница являлась носителем одновременно двух полярных идей: вековой и современной. Поэтому галопы и кульбиты вокруг «дам, но не вам» совершала головокружительные.
Видимо, для того чтобы чувствовать себя желанной, она постоянно, чуть ли не ежевечернее, ввязывалась в истории, из которых ей (и ее подругам) приходилось уносить свои «ценности». Небольшая повесть бы вышла из историй этого динамо – и уматывание по пожарной лестнице из квартиры разгоряченных итальянцев. И нож у горла подруги с криком «или она мэнэ даст, или я тэбя зарэжу». И походы на танцы в самых коротких юбках, которые только способны удержаться на девичьих телесах. И прочее-прочее-прочее, что бывает в биографии многих даже вполне умных девушек в период становления либидо.
