Анна, прости меня.
Когда-то я писал тебе, что иногда меня посещает мысль, будто ты могла бы стать офицерской женой и присутствовать здесь, как это делают некоторые другие леди; но я тут же останавливал себя, понимая, что натерпелся бы за тебя страху. Только вначале мне казалось это романтичным, самоотверженным, стоящим риска. Потом я научился замечать, как устают эти женщины от постоянного страха за мужей, как сжимаются их пальцы, когда доносятся звуки канонады, и как они смотрят на курьеров, когда вестей после штурма долго нет. Мы, мужчины, отправляемся на бой, потому что это для нас естественно, нет ничего проще войны – и нет ничего сложнее. У мужчин свои отношения с войной. За месяцы, проведенные в Крыму, я научился понимать ее и даже считать в некоторой степени другом. Другом, научившим меня смотреть на мир иначе. Я изменился, Анна. Я стал жестче и злее и стараюсь не показывать всего этого в своих письмах, чтобы не огорчать тебя. Но нам придется заново знакомиться, когда я вернусь. Если я вернусь.
Впрочем, не об этом я хотел написать тебе.
Мой друг Ричард МакГвайр погиб несколько дней назад.
Сначала была шестая бомбардировка Севастополя, который, как я и думал, уже почти весь превратился в руины; я не был там, на территории города, однако и отсюда видны в подзорную трубу развалины и зарева пожаров. Защитники оставляют Севастополь, а мы, добившись своего, встанем на зимовку и будем ждать, что решат политики.
Только для Ричарда и его жены это уже ничего не изменит…
После шестой бомбардировки начался штурм Малахова кургана. В бой пошли в основном французские бригады, однако к ним присоединилось и некоторое количество англичан. Ричард оказался среди них. Я был на другом участке и узнал о том, что он погиб, лишь когда бой окончился и воюющие стороны начали опознавать своих раненых и убитых. Ричарда сразила русская пуля – в голову, мгновенно, наповал.
Я видел, как принесли его тело и как Элен МакГвайр с мертвым лицом стояла рядом, не проронив ни слезинки, потому что не могла плакать. Обычно женщины рыдают, но эта… Я подошел к ней, желая утешить, и она посмотрела на меня так, будто не узнала. Потом какой-то проблеск появился в ее глазах. Я запомнил, что она спросила:
«Айвен, скажите, ведь он не страдал?»
«Нет, – ответил я, – не страдал, мэм».
Она кивнула, отвернулась и больше ни слова мне не сказала.
У Ричарда было много друзей в полку, но я сдружился с ним более других, и Элен доверяла мне, потому я занялся вопросом его похорон. Его тело следовало отправить в Шотландию, чтобы захоронить в родовом поместье, и я оформил бумаги, договорился о переправке и билете для Элен – все, что мог я сделать, то сделал. Это заняло у меня два дня, несмотря на довольно большую неразбериху после битвы. Все это время союзники праздновали победу, но мне было не до нее.
