В голосе Артиста звучало искреннее недоверие:
— Необыкновенный человек, даже не верится, что такие бывают. Петя, а ты ничего не путаешь?
— Да вот те крест, — истово перекрестился Петька. — Они, как из театра приходили, так на таких специальных листочках, что оттуда приносили, всегда писали число и в папку складывали. Была у них папка такая толстенная, старая, наверное, потому как непонятно, чем обтянутая, и с металлической застежкой. Я ее, правда, в руках никогда не держал, но как-то раз, когда Андрей Артамонович и Пашка ее смотрели, рядом постоял и видел: там бумаги какие-то старые были и много фотографий. Андрей Артамонович все Пашке говорил: «Это теперь не только мое, но и твое прошлое, и твое будущее. Можешь потерять все, но это сохрани».
— Стоящий был мужик, — вступил в разговор Степан, — сильный, не только кулаками, но и духом. Стержень в нем был. Мы как-то раз собрались на кухне у Петьки посидеть, выпить, ну, отдохнуть, в общем. Только расположились, даже разлить не успели, как он из комнаты вышел и спокойно так нам говорит, мол, вы здесь пить не будете, в другое место идите. Петька на дыбы, я здесь такой же хозяин, как и вы. Надо сказать, что Андрея Артамоновича все только по имени-отчеству называли, даже пацаны. Язык не поворачивался его дядей Андреем назвать. Ну так вот, Петька гоношиться начал, а тот на него только посмотрел. Да так… Не знаю я, как это описать, но взгляд такой… В общем, поднялись мы и ушли, и больше у Петьки ни разу даже не пробовали собраться. Было, Петька?
Петр согласно закивал головой:
— Так и было. Пока Андрей Артамонович был жив, ни разу не собирались, потом уж стали.
— А отчего он умер-то? Вы же говорили, что здоровый мужчина был? — поинтересовался Чаров.
— Врачи говорили физема какая-то, черт ее разберет. Только вечером он спать лег, а утром не проснулся. Мы крик Пашкин услышали: «Папа, папочка, проснись, папа», зашли, а он уже холодный. Пашка ревет, отца тормошит, все никак поверить не может, что того не стало.
Артист сам открыл вторую бутылку «Степного» и плеснул в стаканы:
— Помянем раба Божьего Андрея, пусть земля ему будет пухом. Человек он был странный и во многом непонятный, но сына любил, и за это ему все грехи зачтутся. Если, конечно, были, — все молча выпили. — А дальше-то что было?
— Что было, что было… А то, что кончилась Пашкина счастливая жизнь. Клавка, когда пришла, уже полупьяная была, так она только плюнула на пол и говорит: «Что, сдох, наконец, праведничек?». Пашка-то было к ней кинулся, а как услышал такое, так сник, стоит, как пришибленный, а она командует, переносите, мол, все ко мне, я теперь всему этому хозяйка. И про папку вспомнила, где, говорит, папочка заветная, с которой этот придурок носился, сама ее сожгу, собственными руками. Пашка, как про папку услышал, схватил ее и к себе прижал. Клавка к нему сунулась, а он только посмотрел на нее, ну точь-в-точь Андрей Артамонович, и одно слово сказал: «Убью!».
