Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… | страница 2



– Я? Нимало. Веришь ли, за всю дорогу от Ставрополя до Тифлиса ни одной не уестествил.

– Что ли прихворнул?

– Нет, спешил ужасно. Почитай три последних дня находился в седле. Так боялся опоздать к прибытию его императорского величества.

– И напрасно: по депешам, он еще плывет сюда по Черному морю. Будет здесь, я думаю, через десять дней.

– Ну и превосходно. Хватит о делах. Дай тебя по-родственному обнять, братец.

Военные порывисто стиснули друг друга.

Сели, закурили.

– Ты, Мишель, совершенно не меняешься, – произнес Ахвердов, щурясь от дыма. – Все такой же шутник, как я погляжу.

– Да какие шутки, Жорж, коли прогневил самого царя-батюшку! Тут уж не до смеху.

– А зачем полез на рожон? «Но есть и Божий суд, наперсники разврата»! Мы читали, читали. Удивлялись твоей смелости. И неосмотрительности.

– Ах, оставь, право. Я устал с дороги, а ты мне морали читаешь. Сам – наперсник разврата. – И, поддев носком сапога, вытащил из-под дивана дамские панталоны.

– Прекрати! – вспыхнул Жорж и опять затолкал трусы под диван. – Давай будем завтракать! – Он крикнул звонко: – Васька! Где ты там? Живо беги в трактир за снедью.

Но приезжий остановил.

– Погоди, я вовсе не голоден. То есть голоден, но вначале был бы рад помыться. Прикажи баньку затопить.

Ахвердов рассмеялся.

– Баньку? Затопить? Ишь чего надумал! Здесь тебе не Россия, своих бань не держим. И не знаем ничего лучше наших, тифлисских.

Лермонтов рассмеялся.

– Тех, о которых Пушкин писал в «Путешествии в Арзрум»? Славно, славно! Так идем немедля!

– Что ж, изволь, идем. Дай лицо только сполосну. – Он опять позвал: – Васька, умываться! – А когда слуга появился, приказал: – Сорочку чистую и принеси вина.

Егор обернулся к гостю:

– Голову хочу полечить. И за встречу выпить.

– Да, за встречу – святое дело.

2

Собственно, Тбилиси (Тифлис) и возник на этом месте: серные источники – «тбили» или «тфили» по-грузински, «теплые» – дали название самому городу. Весь же квартал, растянувшийся вдоль набережной Куры, назывался Абанотубани – «квартал бань». Видом своим они напоминали лезущие из-под земли шляпки больших грибов, а по центру каждой шляпки – маленькая башенка: в ней окошки для вентиляции и света.

– Нам сюда, сюда, – направлял Михаила троюродный брат, – идем в Бебутовские, в них пристойнее.

Стены внутри оказались отделаны мрамором, пахло дорогим мылом, травами и мускусом. Подлетевший банщик-татарин, как болванчик, кланялся.

– Милости просим, Егор Федорыч, рады мы, что не погнушалися… осчастливили…