Смертельная печаль. Саби-си | страница 38
Все ждали, кого следующего будут перетаскивать, – страшно.
Вагон насквозь продувался холодным ветром. В нем нет ни единого места, где бы можно было согреться. Старались плотнее прижавшись, хоть немного согреть друг друга.
Прибыв во Владивосток, эшелон несколько дней стоял на подъездных путях. Лагерное начальство отказалось принимать нас без необходимого трехмесячного запаса продовольствия: крупы гаолян, чумизы и жира. Опять пересыльный лагерь в районе «второй речки». Всех нас разбросали по разным баракам. Из разговоров русских стало известно, что скоро приходит «Феликс Дзержинский», это означает только одно – Колыма. Оттуда пути назад уже нет.
Это – мой приговор. Меня приговорили к медленной и мучительной смерти.
Они не дали мне умереть как солдату, возможно, поняли – я ждал именно этого. Но они добились более унизительной расправы.
Я расслабился, успокоился в ожидании смерти, это не позволительная роскошь в моем положении.
Я должен быть готов ко всему, но то, что может быть страшнее смерти – это Колыма.
Русские говорили, что это место создано, чтобы тут умирать.
Я должен быть готов и к этому, то есть доказать себе, что жить можно и в аду…
Ад был еще впереди. Я увидел его на рейде. Старое, ржавое, издали похожее на большой гроб судно «Феликс Дзержинский» стало для меня символом будущих испытаний.
Нас опустили на самое дно, в нижние трюмы, в ногах стояла вода, воздуха нет, влажный затхлый запах, нары в три яруса, питьевой воды давали мало. Кормили в основном вонючей селедкой и кашей. Все желали лишь одного – быстрее оказаться на земле, хотя бы и на колымской.
Дизентерия – наш постоянный спутник.
Доживу ли я до Магадана?Глава 5 В ожидании встречи с родиной
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
И. Бродский
Это был 90 год.
Сколько лет, как меня привезли в Магадан?
Вот уже сорок четыре года. В моей голове не укладываются эти цифры. Эта нескончаемая череда дней и недель, и вот уже прошло столько лет. Мне становится страшно от этой мысли. Жизнь моя большей частью прожита здесь. Когда я попал сюда, мне не было и двадцати шести. И вот после этого уже сорок четыре года безвыездно здесь.
Это мой первый полет на самолете с 45-го года.