Исповедь четырех | страница 21
Ирина: Что-то внутри поменялось, когда еще я лежала в этой больнице: я поняла, что я плохо себя вела. В чем плохо — не понимаю, но постараюсь вести себя хорошо. Шкурный такой интерес. Никого не обижать, глупостей «хочу умереть» не говорить. А то мало ли что. В октябре был чудный вид из окна на парк больничный. Сидя на окне в палате, я увидела удивительную картину: чугунный забор, все видно — идет девушка здоровенькая, с двумя руками, ногами и в голос ревет, размазывая тушь — такая несчастная. И я поймала себя на мысли, что я не понимаю ее. Смотрю и думаю: дура, посмотрела бы на себя с этого подоконника, на котором я сижу, и ты бы перестала так убиваться. Тогда я дала себе клятву, что никогда не буду такой несчастной и что буду каждый день радоваться жизни. Вот вставать, чистить зубы и сразу радоваться жизни.
Чудесное исцеление произошло. Инвалид второй группы перестал быть инвалидом. «А кстати, почему второй, а не первой?» — спрашиваю у Иры. «А мне сказали на комиссии, мол, у вас в дипломе что написано? — Преподаватель истории философии. Ну и вот, если бы было написано у вас швея-мотористка, то это да, а философию можете и с одной рукой преподавать». Упустила, получается, шанс при случае говорить «да я эту философию, да я ее, одной левой». Выздоровела.
Глава восьмая
Стена Плача
Сейчас уже нет радиостанции 101, а в середине 90-х она была крайне популярна. Это я пишу потому, что тогда там как раз работала Ирина Богушевская. У нее был звучный псевдоним Ирина Тверская. Радиостанция эта вскормила Кирилла Клейменова — он сейчас возглавляет программу «Время» на 1 канале, Андрея Норкина — он ведущий новостей, Макса Любимова — сейчас ди-джей «Нашего радио» и еще многих несерых персонажей. И я к слову спрашиваю у Иры, а что же друзья твои не замолвят за тебя словечко, многие же по-прежнему на радио работают, а кто-то на ТВ, почему ж они не поспособствуют, чтобы твои песни крутились? Теории заговора нет, отвечает Ира, но как-то вот не помогают.
Я: А ты была по профессии ди-джей тогда?
Ирина: Ага.
Я: Ты себя идентифицировала как кого тогда, как ди-джея?
Ирина: Ну, видишь, да, в 95 году я была ди-джеем опять, потому что рискнуть и заняться музыкальным проектом без гарантий, и главное, не имея достаточно куража, будучи в раздолбанном состоянии и собираясь опять по кусочкам, это было нереально.
Я: Тебе было лет 27–28?
Ирина: Да.
Этот разговор срезонировал с одной темой, которую я считаю для себя очень важной. Мир вокруг нас стал так устроен, что масса взрослых и даже вроде бы успешных людей внезапно обнаруживают себя внутри профессии и карьеры, которая им на самом деле совсем не нужна. А призвание совсем другое какое-то, понимают они. Я в этом смысле вспоминаю книгу Юрия Никулина, где он описывал встречу с немолодым уже человеком, который рассказывал чудные истории. Все знакомые говорили ему: у тебя же талант, тебе надо было стать писателем или артистом, ну и этот самый человек только сокрушенно улыбался, потому что уже понятно было, что поздновато становиться, что, увы, никем другим уже он не будет. Причем некоторые решают, что, увы, уже поздно лет в 16, а мы верим, что в 30 не поздно и в 40 самый раз. Правда, вот этот самый шаг перехода к самому себе из уютного места сделать очень непросто. И даже если делаешь, головой еще это не сознаешь. Лично со мной было так, уже спустя года полтора после ухода из программы «Время» и журналистики в целом, когда у меня была группа и песни наши уже играли по радио, нужно было нередко какие-то заполнять бумажки с графой «профессия». Рука моя автоматически выводила «журналист».