— Симба, Дарлин, вы, блин, вернетесь наконец?
Дарлин? Боже, неудивительно, что у сучки такой злобный характер.
— Заводи машину, Сэмми. Обычно на этот звук они возвращаются.
Давай, Сэмми, нечего резину тянуть. Поворачивай ключ, заводи «ягуар», а то я здесь дам дуба.
Я находился в двух метрах от берега, стараясь грести без всплесков, когда голоса вдруг зазвучали совсем близко.
— Симба, Дарлин, ко мне. Побегали — и хватит.
Раздался щелчок поводка, пристегиваемого к ошейнику.
— Поехали домой, к мамочке.
Слышишь, Белый Клык? Вали к мамочке. Она приготовила тебе фунт сырого мяса.
— Дарлин, а ну иди сюда! Непослушная девчонка! К ноге!
Дарлин не собиралась уступать. Собака была так близко, что почти дышала мне в лицо. Я держался за бревенчатую обшивку берега, предотвращающую эрозию. Деревянные бревна подгнили и сами пали жертвой эрозии.
— Дарлин, к ноге!
Мы с Дарлин смотрели друг другу в глаза, я боялся даже дышать. Она тихо рычала, кривя черную губу и обнажая зубы. Я беззвучно повторил ее гримасу, и она с любопытством свесила голову набок.
За моей спиной раздался всплеск.
— Видишь, — сказал голос, — я же говорил — крысы. Сидеть!
Опять щелкнул поводок.
— Теперь пошли, глупое животное.
Но Дарлин — типичная женщина! — не сдавалась. Она рванулась к кромке берега и натянула поводок, втащив в поле зрения того, кто ее держал.
Я мысленно поблагодарил Дуги за черную шапочку, набрал воздуху, закрыл глаза и опустился под воду.
Перебирая руками в бесценных перчатках по деревянным сваям, я попытался двигаться вдоль берега на ощупь. Потратив три часа, я переместился аж на полметра. На самом деле я провел под водой не более тридцати секунд, но насчет расстояния не соврал.
Труднее всего оказалось всплыть медленно, не тревожа маслянистую поверхность воды. Когда я открыл глаза, собаки уже исчезли. Вместо них на берегу, сантиметрах в тридцати от моего лица, резвилась пара крыс, размерами не уступающих собакам.
Собаковладелец был прав. Кроме нас, крыс, тут больше никого не было.
Ночное небо над моей головой прочертил свет фар разворачивавшегося «ягуара». Я прислушивался, пока не заперли ворота и звук работающего мотора не пропал вдали.
Не имея сил даже барахтаться, я просто держался за сваи, нащупывая точку опоры, чтобы выбраться из воды. Одежда весила тонну; я не сомневался, что вместе с водой из канала нахлебался тифозных бактерий и бацилл бубонной чумы.
В этот момент я был готов согласиться провести остаток жизни тихо и мирно перед телевизором. Вернуться домой, просушиться, выпить рюмку-другую, выбросить из головы Тигру, Басотти, Хаббарда, собак и горы больничного мусора, рассыпанного по всему Лондону.
