Анне пришлось выслушать, что отец доктора, торговавший сукном, целенаправленно проигрывал все заработанные деньги. Детство и юность Раушенбаха прошли в церковном приюте с довольно строгими правилами, что до сих пор заставляло его десятой дорогой обходить каждую церковь и всех священников. Рано – и он тут же исправился, добавив, что это произошло слишком рано, – доктор женился на женщине, которая была старше его. Единственное хорошее воспоминание, оставшееся о браке, – белое платье и зеленые мирты. Женщина тратила больше, чем зарабатывал Раушенбах, – услуги специалистов и области истории искусств редко оплачиваются хорошо, – и все сложилось одно к одному: долги, потеря работы, развод; слава Богу, детей нет.
Во время этой исповеди патефон проигрывал пластинку хора пленных. Они пели «Милая родина», что еще кое-как можно было вынести, если бы не звучала постоянно одна и та же песня. Раушенбах, от природы тощий и высокий, с выпученными глазами, сидел на древнем, поскрипывающем деревянном стуле. Закончив повествование о своей судьбе, он внезапно спросил:
– Что представляет для вас такой большой интерес, что вы решили узнать мнение эксперта, фрау Зайлер?
– Зейдлиц, – вежливо поправила его Анна и добавила: – Но все обстоит не совсем так…
Она достала из конверта большую фотографию.
– На самом деле я вовсе не хочу, чтобы вы проводили экспертизу. Взгляните, я принесла копию пергамента. Мне нужно лишь одно: чтобы вы объяснили, о чем идет речь в тексте и что это за рукопись, а также в какую сумму вы оценили бы оригинал.
Раушенбах взял в руки копию и начал внимательно ее рассматривать. При этом лицо у него было такое, словно он только что выпил приличное количество уксуса.
– Тысяча, – сказал он, не отрывая взгляд от фотографии. – Пятьсот немедленно, остальное при передаче вам желаемого. Квитанцию я не выпишу.
– Согласна, – тут же ответила Анна, понимая, что Раушенбах, доходы которого были, мягко говоря, ничтожными, работал не из любви к искусству, а чтобы хоть как-то выжить. Она достала пять купюр из сумочки и положила их на выкрашенный в черный цвет кухонный стол, служивший доктору письменным. – Сколько времени вам понадобится?
– Пока что не могу сказать наверняка, – ответил ученый, подойдя к единственному окну, через которое солнце скудно освещало комнату. – Все зависит исключительно от того, с чем нам приходится иметь дело в данном случае. Оригинал, надо понимать, не у вас, фрау Зайлер?
