— Я лучше домой пойду, — сказала Эстелль. — Мне утром нужно рисовать.
— Так ты художница? Я никогда себе художницу не знал. Так что скажешь — может, все-таки на пляж, рассвет встретим?
— Не то побережье. Здесь солнце над горами восходит.
Сомик расхохотался.
— Видишь, значит и ждать не нужно. Давай с тобой тогда просто на пляж пойдем?
— Нет, не могу.
— Потому что я черный, да?
— Нет.
— Потому что я старый, правильно?
— Нет.
— Потому что я лысый. А тебе не нравятся лысые старики, верно?
— Нет, — ответила Эстелль.
— Потому что я музыкант. А ты слыхала, что мы безответственные, ведь так?
— Нет.
— Потому что втарен как бык, наверно?
— Нет! — сказала Эстелль.
Сомик снова расхохотался.
— Но ты же все равно не откажешься об этом по всему городу раззвонить, правда?
— Откуда мне знать, как вы втарены?
— Ну, — ответил Сомик, сделал паузу и ухмыльнулся, — можно сходить со мной на пляж.
— Вы — гадкий и липучий старый козел, правда, мистер Джефферсон? — спросила Эстелль.
Сомик склонил перед ней сверкающую лысину.
— Поистине, мисс. Я поистине гадок и липуч. И я слишком стар, чтобы доставлять людям хлопоты. Это я признаю. — И он протянул ей длинную сухую руку. — Пойдем на пляж и там хорошенько отпразднуем.
Эстелль показалось, что сам сатана водит ее вокруг пальца. Под этой шершавой старой и бесприютной шелухой чувствовалось что-то гладкое и упругое. Ведь именно такая темная тень всплывала из прибоя на ее картинах?
Она взяла его руку.
— Пошли на пляж.
— Ха! — ответил Сомик.
Из-под стойки Мэвис вытащила свою «Луисвилльскую Дубину» и протянула Эстелль:
— На, может, с собой прихватишь?
* * *
Они нашли в скалах нишу, закрытую от ветра. Сомик вытряхнул из черно-белых башмаков песок и потряс носками, разложив их сушиться.
— Подло меня волна прихватила.
— Я ж тебе говорила — сними ботинки, — сказала Эстелль. Все это забавляло ее — она не имела права так радоваться жизни. Несколько глотков из пинты Сомика не дали дешевому белому скиснуть у нее в желудке. Ей было тепло, несмотря на пронизывающий ветер. Сомик, напротив, выглядел довольно уныло.
— Никогда мне океан особо не нравился, — сказал он. — Слишком много там подлых тварей. От них только мурашки по коже и больше ничего.
— Если тебе океан не нравится, чего ж ты меня сюда позвал?
— Тот длинный мужик сказал, что тебе нравится картинки на пляже рисовать.
— У меня в последнее время от океана тоже мурашки по коже. В моих картинах стало больше тьмы.
Длинным пальцем Сомик смахнул песок со ступни.
