Убив чудовище, я еще долго сидел у тела поверженного врага. И в моей душе была не только удовлетворенность от одержанной победы над этим гигантом, но и невольное к нему уважение.
На берег я вернулся только под утро. Орианна сидела у костра и, обняв колени, застыла так, не произнося ни слова. Тибальд также не нарушал молчания, только вздыхал иногда, нетерпеливо поглядывая на море.
Когда солнце показалось над горизонтом, мы ушли под широкие кроны деревьев, растущих у пляжа.
Только к вечеру из-за мыса наконец-то показались мачты «Санта Дианы», и через некоторое время она величественно вошла в воды маленькой бухты. За нею неприметной мышкой шла «Санта Нинья».
— Мы решили, что глупо оставлять шхуну, — сказал Поль после теплых приветствий, — мы дежурили на ней по очереди, но никто не пришел. А парусник не плох: крепок и ходовые качества на высоте.
Посовещавшись, мы решили, что Орианна на остров Перстня отправится с Луисом и Полем на «Санта Нинье». Плавание на шхуне для нас, в отличие от людей, не опасно. Орианна же была непривычно молчалива и сговорчива. Она не спорила и не требовала взять ее с собой.
— Орианна, ты в порядке? — спросил я ее.
— Вы все решили. Зачем же спорить? Мужчины всегда правы, — Орианна грустно улыбнулась, — все хорошо, Мишель, не беспокойся обо мне.
На следующий вечер парусники вышли в открытый океан и, отсалютовав друг другу, разошлись в разных направлениях.
Мы вошли в пролив Гибралтар с утренним приливом. Преимуществом нашего зрения было то, что мы легко могли рассмотреть оба берега: и испанскую скалу, которую в древности называли Геркулесовыми столбами, на севере, и Джебель-Муса на южной, африканской стороне. Древние мореходы считали, что здесь оканчивалась земля и называли этот пролив вратами Мира.
Медленно проплывал мимо нас испанский берег. Я смотрел на дальние отроги гор Андалусии и ловил себя на том, что волнуюсь. Когда-то, после того как я решил искать красноглазого по всей земле, я бывал и в Испании, и во всех странах Европы. Я обошел их все, одну за другой, но тогда у меня не было никаких чувств, только холодное стремление найти врага. Теперь же тоска по Франции сжала сердце. Тоска, волнение, страх — я даже не мог выразить, какие чувства владели мной сейчас.
Тогда европейские страны я обследовал скорее так, на всякий случай, и даже не надеялся на успех. Да и на протяжении ста лет я не нашел ни одного намека, что красноглазый мог находиться в этих местах. Как тогда, так и сейчас, я не думаю, что красноглазый мог остаться в Европе. Зачем? Он сделал свое дело и был свободен. Значит, он отправился туда, где ему хорошо.
