Сун Мэйлин обсуждала с президентом США послевоенные проблемы. Президент, несомненно, знал, какой огромный интерес в Чунцине проявляли к будущему ряда территорий. Великоханьский национализм, великодержавный шовинизм — характерные черты внешнеполитических концепций правых гоминьдановских лидеров. Чан Кайши размышлял не только о возвращении утерянной территории, но и о распространении своего контроля на ряд соседних стран.
Американцы поощряли подобную позицию Чунцина, имея в виду прежде всего ее направленность против держав классического колониализма. Ф. Рузвельт, встретившись с гостьей из Чунцина, заверил Мэй, что Маньчжурия и Тайвань должны быть переданы Китаю; Гонконг станет «свободным портом» под китайским суверенитетом; Корея перейдет под временную опеку США и Китая. Эти мысли Ф. Рузвельт излагал и ранее в своей переписке с Чан Кайши. Сун Мэйлин была удовлетворена.
Приезд и удачные выступления в США жены Чан Кайши, писал посол СССР в Вашингтоне М. М. Литвинов, значительно укрепили позиции Китая. Она произвела хорошее впечатление на американцев умением владеть собой, хорошим английским языком, выдержкой[67].
Длительное отсутствие Сун Мэйлин в Чунцине дало повод к распространению различных слухов о личной жизни генералиссимуса, далекой от принципов христианской морали. Друзья советовали: необходимо что-то предпринять, идут разговоры, будто у Чан Кайши до трех наложниц, а одну из них он навещает каждый день. Для ординарного китайского милитариста такой образ жизни — обычное явление, но для представителя семьи христиан подобное поведение равносильно грехопадению. Решили действовать. Генералиссимус устроил прием. Собралось много иностранных представителей и гостей. Хозяин взял слово. С нетерпением ожидавшая сенсации толпа была удовлетворена: Чан Кайши напомнил ей о грязных сплетнях и своем твердом намерении опровергнуть их. «Как член революционной партии, — заявил Чан Кайши, — я обязан подчиняться революционной дисциплине. Я должен, как христианин, соблюдать заповеди. Если я нарушу дисциплину и заповеди в общественном или частном моральном поведении, то должен буду восстать против Христа, против нашего отца — Сунь Ятсена, против миллионов моих соотечественников, которые отдали жизни нашему делу». Такое поведение, заключил оратор, заслуживало бы моего отстранения от дел в соответствии с дисциплинарными правилами и заповедями. Сцена, конечно, не могла не произвести впечатления на присутствующих. Добропорядочные миссионеры торжествовали. Но кто мог ставить под сомнение «высокую нравственность» диктатора?! Сун Мэйлин решила окончательно подтвердить моральную чистоту Чан Кайши. «Я никогда ни на йоту, — заявила она, — не сомневалась в своем супруге»
