Министр любви [cборник рассказов] | страница 13

Отвечайте!

— Да вы ж сами знаете, — засмеялся Зовша.

Из темноты он получил удар в нос.

— Что пробуй, — повторил голос, — передачу микрофильмов?

— Вы смеётесь, товарищ капитан, — летом, с красавицами, заниматься такой ерундой?

— Закройте пасть, — приказали из темноты, — ваша квартира служила явкой для резидентов империалистических держав — Англии, Америки, Израиля! Так?!

— Вы ошибаетесь, — сказал Зовша, — моя каморка служила хатой. А хата и явка — две разные вещи. В «явке» занимаются политикой, а в «хате» — любовью!

— Так, — сказали из темноты, — мне надоело. Применим другие меры.

Свет, который бил в глаза, выключили, и Зовша увидел капитана, сидевшего перед ним. Он даже подпрыгнул от удивления.

— Петерс! — вскричал он, — Петерс Алкснис! Почему мы с тобой говорим на вы, Петерс? Почем мы говорим с тобой, будто незнакомы?

— Я вас не знаю, — сказал Петерс.

— Как же, а кто брал у меня ключ?

— Какой ключ?!

— От явки, пардон, от хаты.

— Какой хаты, когда?

— В июле, в июле 51–го. Ты был в жёлтых плавках с чайкой на заднице. И у тебя была Айна, помнишь, высокая, с косой, из ресторана «Юрас перлас».

— Я женат, — сказал Петерс.

— Но ключ брал, — заметил Зовша. Он оглянулся. — Ребята, Боже мой, вы же все были у меня! Или вы все шпионы?.. А теперь хотите меня упечь! За что?! Каморка, конечно, тесная, но кто виноват?!..

Петерс в жёлтых плавках, с чайкой на заднице, обеспечил Зовше 16 лет, как агенту японской и израильской разведок. Причём за «израильскую» он получил тринадцать, а за «японскую» — всего три — Израиль всегда был самым опасным врагом!..

Зовша вышел через пять лет.

В тот же день он встал на своё старое место в конце улицы Турайдас. «Министр» ещё больше ссутулился, правое плечо поднялось куда‑то к уху, левое опустилось почти к бедру. Плавки были те же, и только под мышкой не было синей тетради — она осталась в сейфах госбезопасности с грифом «совершенно секретно».

Её так и не удалось расшифровать, хотя и арестовали какую‑то брюнетку из Львова, которая никогда не бывала на взморье.

Блондинку, видимо, так и не нашли…

Зовша продолжал писать сентенции, но уже несколько другого плана.

«Когда бьют пах, — писал он, — думай о брюнетках. Это помогает».

Ключа он больше никому не давал.

— Не могу, родной, — говорил он, — нехорошо, чтоб одни занимались любовью, а другие сидели.

А потом настало время, когда друзья Зовши начали разъезжаться — кто в Израиль, кто в Америку, кто в Швецию. И когда лет через десять страх у Зовши прошёл — уже некому было давать ключ.