– Ничего себе, – равнодушно ответил Крокодил.
– Скажите, пожалуйста, правда – вы порете, ежели кто забалуется? спросил я.
– Бывает.
– Разве же нельзя без этого?
Он поглядел на меня. Мне показалось, что в заплывших глазах его проскользнуло лукавство.
– Это уж как артель рассудит. Как она.
– Ну, а собственной властью не порете?
– Чего это-с? – Он снова не понял вопроса.
– Барин спрашивает, сам-то ты, без артели, порешь когда или нет? пояснил Петр Петрович.
Крокодил усмехнулся.
– Помилуйте, разве это возможно, чтоб без артели?
– А почему же нельзя?
Крокодил на мгновение задумался, но потом ответил с легким смехом:
– Шутить изволите.
– Положительный идиот! – шепнул мне Батеев.
– Ну, а каким вы пользуетесь процентом на капитал, что даете артели? полюбопытствовал я.
– Чего это-с? – беспомощно спросил Крокодил и вдруг ужасно вспотел.
Я повторил вопрос.
– Мы не обучены по эфтому… – сухо произнес он и, глубоко вздохнув, обратился к Петру Петровичу: – Вы уж, батюшка, пожалуйста, говядинку-то получше давайте!..
– Как получше! – вскочил Петр Петрович. – Да лучше моей говядины не найдешь!..
– Нет уж вы, пожалуйста, получше, – упрямо повторил Крокодил.
Петр Петрович пожал плечами.
Вошла Олимпиада Петровна. Крокодил и ей сунул свою потную, пухлую руку. Она сделала легонькую гримаску, но руку пожала.
– Как здоровье супруги? – любезно спросила она Крокодила.
– Ничего себе, – ответил Крокодил и прибавил неприличное слово.
Олимпиада Петровна усмехнулась, но не покраснела. Петр Петрович снова пожал плечами и постучал по столу. Вдруг Крокодил засуетился и стал прощаться. Олимпиада Петровна предложила ему остаться обедать. Он отказался, говоря, что ему нужно к артели; вечером же обещался зайти. Затем опять посовал рукою и ушел.
– Дурак! – сказали в один голос Батеевы по уходе Крокодила.
Я попросил у них извинения и вышел вслед за ним. Он шел костыляя и переваливаясь и тяжело опирался на яблоневую палку. Пузо свое он нес с каким-то достоинством и, видимо, щеголял его обширностью. Я дал ему скрыться в той избе, где жили плотники, и спустя двадцать минут последовал за ним. Артель обедала. В конце длинного стола восседал Крокодил. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутыль и лежала ломтями нарезанная ветчина. Около него так же, как и прежде, помещались почетнейшие лица артели. Все ели истово и, если можно так выразиться, в глубоком благоговении.
– Хлеб да соль! – сказал я.
Крокодил буркнул что-то; один из его соседей предупредительно дал мне место на скамейке. Я взял ложку и попробовал щей; щи оказались превосходнейшие. После щей Крокодил сказал, прижмуривая глаза:
