– Что, Ермил Иваныч, отливаются волку овечьи слезы!
Видят мужики, ушел Ермил со сходки – сделались тише. Вступился за Ермила брат Иван.
– Вы бы, – говорит, – старички, поопасались маленько. Ермила бог убил, нам его добивать не приходится. Грешен человек, что и говорить, да ведь без греха-то, старички, один бог.
Потолковали мужики – согласились Ермила ходоком послать. Заказали по селу слухов не распускать – храни бог, дознается купец, перебьет землю, – собрали четвертную денег, отпустили Ермила в Питер.
Обрадовался Ермил послужить миру. Где пешком, где на чугунке, дотянул до Питера, сыскал барина. Грамотному везде способно.
Барин был памятливый. Вспомнил, как просо продавал, узнал Ермила.
– Что, – говорит, – скажешь, Ермил Иваныч?
Да глядит на него, – видит, изменился человек: из себя седой, весь в морщинах, обряжен по-мужицки. Удивился барин.
– Чтой-то, – говорит, – приключилось с тобой такое?
Поведал Ермил свое горе – как семья загибла, как деньги пропали, и говорит:
– По грехам моим наказал меня бог. Был я немилостивый, не взирал на людские слезы, обижал народ.
И рассказывает так и так: послали его мужики ходоком землю снимать. И как видел Ермил крестьянскую нужду, видел и купеческую жизнь – складно он выложил барину все дело.
И как рассказал, какая бедность в крестьянстве, какая теснота, какая обида от купцов – умилился барин. Полюбились ему Ермиловы речи. Сдал мужикам землю дешевле против купца; деньги рассрочил. Сделал бумагу, отдал Ермилу, отпустил.
И заиграло в Ермиле сердце. Пришел он на постоялый двор, лег спать: послал ему бог сон сладкий, спокойный.
Воротился в село, сбили мужики сходку, отчитался Ермил в деньгах, прочитал бумагу, что сделал с барином насчет земли. Не вспомнили себя мужики от радости. Всякое зло позабыли на Ермиле.
Выйдет Ермил на народ, видит – веселый народ, приветливый. Шагают ребятишки на Ермила, выскочат бабы, окоротят ребят, кланяются Ермилу.
И облегчилась Ермилова душа. Придет ночь, ляжет он на дерюгу, шевельнутся в нем мысли да и затихнут. И дает ему бог сон сладкий, спокойный.
Тем временем разобрали в суде банковые дела, учли остатки, присудили выдать вкладчикам. Пришлось на Ермилову долю три тысячи целковых. Прислали ему объявку из города.
Смутился Ермил, неспокойно сделалось у него на душе. Сон не дается, ворочаются прежние мысли. Подумал-подумал, пошел в город, получил деньги, отсчитал шестнадцать Сотенных, отослал купчихе неизвестно от кого; пошел в слободу, отыскал человека у мужика на задворках. Живет тот человек по-прежнему, учит детей грамоте и счету, имеет свое пропитание. Увидал его Ермил – удивился: никакой нет перемены в человеке: сидит на лавке обряжен в чистую рубаху, из себя костлявый, только виски стали седатые, – сидит и в книжку смотрит. Оглянулся на Ермила и говорит:
