Этель. Перестань, Машенька.
Маша. Разве это неправда?
Гросман (равнодушно). Приданое зависит от мельницы. Может быть, пятьдесят тысяч, а может быть, и двадцать.
Маша. Все мельница, мельница, а отца как будто и нет…
Гросман. Не серди меня. Мельница? Что вы в ней понимаете? Мельница не ты и не я. Она выше всех нас. От нее кормятся сто двадцать рабочих и шестьдесят служащих – с семьями это семьсот человек. Она вырабатывает три тысячи пудов в день, кормит сотни купцов, тысячи пекарей и десятки тысяч людей. Мой хлеб едят в Америке и Европе. Твоя жизнь в руках мельницы, Маша! А всех этих мужчин, женщин и детей? Кто дает хлеб, радость и надежду? Мельница! Кто может жениться, если мельница не хочет? Пусть мельница сгорит, и пропадет тысяча душ. Вот что такое мельница.
Этель (с гордостью). Мы отдали ей всю жизнь. Нашими жилами двигаются ее колеса. Вся наша молодость, здоровье и силы разбросаны там в каждом уголку.
Гросман (с презрением). Мы, мы! Перестань разговаривать. Пойдем, я переоденусь. Подумаю и, может быть, поеду к полицмейстеру.
>Выходят.
Маша (с ужасом). Мне иногда кажется, что они сумасшедшие.
Женя. В моем доме не лучше.
Вайц (встает). Я, может быть, здесь лишний?
Женя. Нет-нет, Вайц. Я рада новому человеку. Вы можете понять меня. Ведь уже ни для кого не тайна, что мой муж врач-биржевик и что я бросила его.
Маша. Почему евреи так любят деньги, дела? Отец сказал бы: не говори глупостей. А я ответила бы ему: потому нас и бьют, режут.
Вайц. Не потому.
Маша. Потому. Не спорьте. Я так хочу. Я сама себе противна. Мне кажется, что я набита бумажками и что в крови моей течет растворенное золото. Ненавижу евреев.
Вайц. Вы так быстро возбуждаетесь…
Маша. Я завидую вам: вы свободны.
Вайц. Не завидуйте. Если человек чувствует себя гражданином, как я, и не бросается с головой в революцию, а учительствует, он жалок! Вот льется кровь. Но человеческая кровь на мне – никогда! Мои руки в крови – никогда! Гиганты духа стаями опустились над страной, а я, Маша, в стороне. Быть сыном своего народа, верить в его творческие силы, знать, что в революции его исцеление, и держаться вдали – позор!
Женя. Почему же вы не заставите себя?
Вайц. Зто легче сказать. На моих руках большая семья: слепой отец, старая мать, братья, сестры. С тех пор что я помню себя, я работал на них. У меня не хватало времени на самое необходимое. Я мечтал о службе народу и превратился в клячу.
Женя. Мне жаль вас, Вайц. Вот вы несчастны и я… Подадим друг другу руку.
