— Травень-остров, — бросил тот, не оборачиваясь, и, скоро взойдя наверх по выщербленным тысячами башмаков и сапог ступенькам, пропал за углом.
Волкодав вынул книгу, осмотрел ее еще раз. Торговец успел надеть на нее холщовую рубаху, что обещала обойтись Волкодаву так недешево. Рубаха, несмотря на древность и долгое, должно быть, пребывание в ларях да на полках, не утратила живого запаха. Этот запах, наверное, вошел в нее навсегда и стал ее частью. И был это горький запах полыни…
Едва только вдохнув во сне этот запах, Зорко стал не только видеть и слышать, но и обонять все, что видел в снах. Теперь он знал, что тот суровый и хмурый венн высокого роста, жилистый, будто из тугих древесных жил свитый, как бывает свит ствол дерева — ни вихрь, ни ненастье, ни червь такое не свалят, да и топором не вдруг возьмешь, — тот венн, которым становится он, Зорко, едва лишь засыпает, зовется Волкодавом и плывет куда-то по волнам неоглядного моря, покинув каменный град Кондар на закатном побережье. Что вместе с ним длит свой путь через страны и воды молодой аррант по имени Эврих, терпеливо и стойко разделяя с венном все издержки и тяготы дороги. А вот куда и зачем лежит их путь, Зорко покуда не догадался.
Черный пес вел его по нюху кратчайшим путем до заставы, и галирадский колокол не отсчитал бы и двенадцати четвертей, как Зорко заслышал недалече приглушенные и скрадываемые чащей, но все ж ясно различимые звуки лагеря. Верно, на заставу подошел немалый отряд.
Так оно и было. Откуда ни возьмись, из зарослей лещины на тропку шагнул дозорный.
— Кто таков будешь? — спросил он, держа руку на поясе. Черен меча выглядывал из ножен, тускло поблескивая украшением из зерни.
Зорко вместо ответа сначала глянул наверх. Прямо над ним, чуть впереди, на ветвях ясеня расположился с удобством стрелец, удерживая готовую к полету оперенную смерть на тетиве.
Зорко назвался.
— Проезжай, — кивнул Барсук. — Ждут тебя.
Зорко выехал на обширную поляну. Здесь, под охраной болот и чащоб, на скорую руку обустроили лагерь для невеликого отряда: поставили шалаши, вырыли землянки, соорудили коновязь.
Но сейчас в лагере царило оживление, да и народу прибавилось, и весьма. Правда, все собрание шуму производило едва ли не меньше, нежели вся застава. Посреди поляны воины разбили шатер: пожаловал не кто иной, как верховный вельхский воевода, Бренн.
Не успел Зорко подъехать к коновязи, как к нему подскочил Безгода, старший над всеми конными дозорами.
