Недавняя гарь открылась внезапно. Сразу бросилось в глаза, что здесь будто с десяток медведей потоптались. Трава была примята, а кое-где с корнем вырвана, ветви на деревьях, ближних к открытому месту, обломаны, на грязи остались многочисленные следы копыт, сапог, шитых на степняцкий лад, рытвины и вмятины — отпечатки человеческих тел. У дальней опушки в траве лежал мертвец, одетый в синий кафтан. Хотя до него было еще тридцать саженей, Зорко узнал его. Это был тот самый десятник, коня под которым лишил разума пес-невидимка. В обычае у мергейтов было не хоронить павших в земле, не сжигать огнем и, конечно же, никогда не топить. Огонь, земля и особенно вода считались священными, и осквернить их было таким кощунством, что непослушание воина десятнику, а десятника — сотнику перед этим стало бы детской потехой. Мергейты просто оставляли своих мертвецов птицам и зверью, жукам и травам, жаре и хладу, чтобы те приняли мертвечину в себя и через свою жизнь избыли ее.
Оберег не лгал, и Зорко сразу понял это. Но он всматривался в истоптанную грязь, стараясь узреть там один лишь след: собачий. И след открылся ему. Таких огромных собак Зорко не видел ни разу. Черный пес отыскал этот след еще раньше. Зорко давно привык не удивляться поступкам пса — а пес, оставаясь псом, совершал именно поступки, — но на сей раз верный спутник его изумил. Он не зарычал и не вздыбил шерсть, как это бывало при встрече со свежими следами других псов. Наоборот, приветливо помахивая хвостом, будто встретился с чем-то давним и добрым, прошел по следу и там, где след оборвался — наверное, там Зорко в образе пса прервал погоню, взявши свое, — принюхался, наклонил к земле морду и высунул язык. Как нарочно, сквозь разрыв в облаках брызнул солнечный свет, и Зорко приметил, как по красному собачьему языку из черной пасти скользнула в траву маленькая блестящая капля. Не успел венн об этом подумать, а пес уже поднял морду и осматривался как ни в чем не бывало, подставив солнцу черную спину.
Зорко, оставив Некраса оглядывать новое для него зрелище, подъехал к собаке и соскочил на землю. Глаза не подвели: среди редкой и невысокой в этом месте травы лежала блестящая серебристая бусина-бисеринка. Такого бисера было полно в каждом веннском поселении, и вовсе не удивительно было бы обнаружить вдруг такую даже в самой глухомани, но вот зачем пес носил ее в пасти, зачем подобрал и почему именно здесь выпустил обратно — об этом Зорко и догадываться не взялся бы.
