Василий Иванович, в соответствии с правилами хорошего тона, выразил встречную готовность наладить дружеские отношения, а вот касательно непрошенной помощи, с гордостью сообщил, что привык рассчитывать на собственные силы.
Звонки стали повторяться с завидной регулярностью и сделались бесплатным приложением к суровым Чапаевским будням. Справедливости ради необходимо сказать, что в приятельских отношениях Всевышний не был излишне предусмотрителен или деликатен, потому что повадился объявляться в режиме бесконечных сюрпризов, очень густо в самые неподходящие моменты. Положим, во время исполнения безотлагательных служебных обязанностей, связанных чаще всего с военной секретностью, или даже в минуты отправления сугубо интимных мероприятий, включая и самые найинтимнейшие. Так однажды, беспардонный "Интернационал" возник поперек пути к пылающему страстью, вожделенному женскому телу, практически у самого порога. Комдиву стоило немалых усилий, чтобы сдержать свой гнев и не отправить абонента на теплую встречу с драгоценной мамашенькой.
Постепенно выяснилось, что наверху, в небесной канцелярии, орудуют на зависть пронырливые ребята, которые полностью осведомлены фактически о каждом дне прожитой Василием Ивановичем жизни. Более того, там могут безошибочно определять только еще зарождающиеся намерения и самые потаенные желания. Знают о поступках, память о которых и для него самого представлялась запретной. Еще оказалось, что на небесах никто не собирается менять что-либо в его собственной жизни, никто не настроен нарушать начертанный порядок грядущих событий. Беседы носили чаще всего дружелюбный, можно даже говорить, беззаботный характер. Создателю ничего не стоило с бухты-барахты поинтересоваться первой женщиной, открывшей прелести любви для Чапая, при этом пару раз умудрился назвать его Адамом. Мог обратиться к детским воспоминаниям маленького Васи, а однажды, не поверите, позвонил среди ночи в очень грустном настроении и предложил исполнить дуэтом самую задушевную песню Чапая – "Черный ворон". Но ничто не укротило боевого духа комдива, он продолжал воевать также азартно и самозабвенно, как в лучшие годы своей безвозвратной молодости, не роняя чести полного Георгиевского кавалера. Лишь однажды, объезжая верхом поля боевых сражений, при виде поверженных всадников, неожиданная тоска сдавила, стиснула его сердце, и тогда более всего захотелось пасть на колени и высвободить истошным воплем угнетенную душу: "Господи, прости меня грешного!".
