Здесь же, у импровизированного кабинетного стола, то бишь командирского пенька, забавлялся приблудившейся собачонкой боевой товарищ комдива и отчаянный на всю сорви голову воин, ординарец Петька Чаплыгин. Между прочим, почтительно величаемый в дивизии Петром Парамоновичем. Он подманивал псинку кусочком белоснежного рафинада, горячо желая приобщить ее с помощью сладкой жизни к цирковому искусству. Собачонка дерзко вскакивала на дрожащие задние лапки, но сразу же теряла неустойчивое равновесие и с визгом опрокидывалась на спину, чем приводила в неописуемый восторг здоровенного красноармейца. Ординарец был живым воплощением четвертого богатыря, лишь по забывчивости художника не запечатленного на любимой в народе картине, традиционно украшающей вокзальные буфеты и дворцы пионеров.
При виде сосредоточенного, приближающегося наступательным шагом комдива, в распахнутой бурке, на Петькиной по-детски безмятежной физиономии засветилась счастливая улыбка. Однако он без лишней фамильярности взял под козырек, выструнился в неподвижной стойке, демонстрируя готовность тот час приступить к выполнению любого, самого рискового поручения.
– Докладывай, герой, как ночевала дивизия? – без долгих предисловий поинтересовался комдив, по-петушиному выпячивая грудь перед габаритами сияющего молодца.
В ожидании ответа он сбросил за спину, прямо на росную еще траву, походную бурку и, взяв в обе руки бинокль, начал рассматривать верхушки ближайших сосен.
То, что Чапай начинал разговор в деловом командирском тоне, да еще с приставленным к глазу биноклем, было недобрым знаком, об это знал любой красноармеец, даже вчерашний необстрелянный новобранец. В данном случае Василию Ивановичу сделалось доподлинно известно, что ординарца в расположении дивизии ночью не было. Самовольная отлучка за пределы контролируемой территории являлась грубейшим нарушением воинского устава, расцениваемым как прямая измена. Кашкет еще с вечера стуканул командиру, что Петруха мотанул втихаря за линию фронта, чтобы сменять у знакомого беляка за четыре трофейные гранаты золотое колечко, для своей обожаемой невесты, пулеметчицы Анки. По закону военного времени, дело следовало без промедления пускать в трибунал, и вопрос этот всю бессонную ночь не на шутку озадачивал командира. Но вылазка была точно геройской, не в смысле потери четырех гранат, при очевидной нехватке огневых средств, а в смысле добычи подарка для любимой подруги. К тому же Петька не единожды своей боевой отвагой и верностью спасал Чапаеву жизнь и, что самое важное, крепко умел держать язык за зубами, а это по революционным временам сразу тянуло на пару "Георгиев". Поэтому Василий Иванович отставил бинокль, пристально посмотрел на ординарца и без лукавства задал прямой, более чем конкретный вопрос.
