– Неправду врешь, – невольно вырвалось у Никиты Акинфича.
– Ну, хватит, Демидов, отвечай: будешь ты далее воле Тайной канцелярии супротивничать? Покорись!
Демидов ненадолго задумался, а потом спросил:
– А что как я сам в Петербург обращусь?
– Эк ты хватанул, – снова усмехнулся Петенька. – Да кто ж тебя туда пустит? Ни тебя самого, такоже твоих посланных. Дальше Перми не уедете, про то строго-настрого приказано. Ну а сумеет кто-то чудом до Петербурга доехать, все равно к матушке не попадете, Александр Иванович да Иван Иванович, лучший друг государыни, не допустят.
Демидов помрачнел, но сдаваться не собирался.
– Так ведь можно не в Петербург отправиться, а в Питерштадт… – предположительно заметил он.
– К наследнику-цесаревичу? А вот это будет совсем уж напрасно, Никита Акинфич. Сейчас с Пруссией война, поэтому малый двор не в чести, за ним сейчас особый пригляд имеется. Да и правильно сказано про Питерштадт – потешная крепость. Потешная, не более того.
– Так ведь это поклеп на наследника-цесаревича! Поносные слова! А что, если я сам сейчас выкликну «слово и дело государево», кого тогда твои сержанты в железа забьют? Уж не тебя ли самого?
– Тебя, Никита Акинфич, тебя. Ибо ты, пожелав снестись с наследником в обход матушки-государыни, умыслил на власть самодержавную, а сие есть злодейство непростимое. За меньшие грехи на плаху отправляли. С огнем играешь, Демидов. Еще раз говорю: покорись!
Демидов набычился.
– Так чего ты от меня хочешь, господин поручик?
– У меня приказ, написанный Александром Ивановичем. Да ты, полагаю, и сам его уже прочитал, – не удержался от шпильки Петенька. – «Понеже из Ораниенбаума на Урал посланы с некоторою важною комиссиею и с письмами офицеры голштинской службы Эрхард и фон Заукен, таковых ради высочайших Ея императорского величества интересов всемерно потребно зело тайным образом на горах означенных перенять и со всеми имеющимися при них письмами. Ежели по вопросам о них где уведаете, то тотчас ехать в то место и искать с ними случая компанию свесть или иным каким образом их видеть, а потом наблюдать, не можно ль таковых офицеров или на пути, или в каком другом скрытом месте, где б доглядчиков не было, постичь. Ежели такой случай найдется, то надлежит оных умертвить или в воде утопить, но письма прежде без остатка отобрать. Любых супротивников властью моею и Канцелярии приказываю устранять без пощады, не мешкая, и в том даю вам полную волю и прощение». Вот так-то, Никита Акинфич. Подумай, поперек чего стать норовишь, крепко подумай. А после того, как означенные голштинцы иманы будут, начнется другой разговор, сугубо приватный. Сначала о заказах для армии нашей, а потом еще кое-какие конфиденции. Это уже его высокографское сиятельство Петр Иванович приказал, без всяких свидетелей и бумаг.
