был холод. Но туда надо было идти. И не идти было невозможно. То есть
возможно, но тогда… а потом… а значит… и в итоге… нет, невозможно.
II
«Не хочу. Нет желания. Да и зачем? Зачем мне идти опять туда, на это
ненавистное мне учебное поприще, не приносящее ни радости, ни даже
финансовой прибыли. Когда закончишь, через несколько лет, потом… Да
что такое «потом»? Что это за будущее, о котором нам постоянно
напоминают, в которое нам дают обещания и которым же нас пугают? Да
нет его. Я вижу сегодня, я знаю вчера, я видел его в лицо. А завтра? Кто
такой этот загадочный завтра? Как он выглядит, каким он предстанет
передо мной? А ведь он может быть каким угодно».
Леснинский шел по дороге, вдыхая простывший осенний воздух. Не
морозный, как бывает глубокой зимой, а всего лишь немного простывший.
С березы сорвался желтый листок, словно страница чьего-то дневника,
пожелтевшая от старости, найденная на чердаке заброшенного дома, и еще
никем не прочитанная.
«С самого детства нас окружает много «нельзя». Это нельзя. То
нельзя. Сюда нельзя. Никуда нельзя. Ничего нельзя. А ведь все эти запреты
только порождают… в детстве – любопытство, а позже – протест, энергию
сопротивления. Да, иногда под влиянием этого сопротивления рождаются
произведения искусства или совершаются подвиги. Но когда оно слишком,
слишком большое, как сейчас – оно может породить только раздражение и
ненависть. И почему-то эти «нельзя», хоть в детстве их было больше, тогда
не так были заметны…». Леснинский, надо сказать, мог часами думать или
говорить об одном и том же, если тема его интересовала или сильно
тревожила, и это одно и то же ему совершенно не надоедало. Но,
естественно, надоедало это собеседникам, коих было очень немного. Чтобы
всем не надоесть вконец, увидев кислые лица слушателей, которые
мимикой пытались передать ему слово «зануда», из соображений приличия
не произнося его вслух, Леснинскому приходилось прекращать разговор.
Затыкать себе рот тряпочкой, синей такой в клеточку, с белой каймой.
Шутка. Просто приходилось подолгу молчать. Леснинский особо не
обижался на них, понимая, что слушать такой заунывный монолог часами
невероятно скучно. Но это не отбивало необходимости выговориться. Нет,
не просто рассказать или поделиться с кем-то, а именно выговориться,
