* * *
Смерть обрушилась на него в пятницу утром, а в воскресенье, в тот же ранний час, глазам немногочисленных немых свидетелей, — нескольких птиц и перепуганной белки, — открылось весьма необычное зрелище. Земля разверзлась, из ее чрева поднялся космический корабль. Скрывавший его верхний слой почвы разровняли, присыпали опавшими раньше времени листьями, потом звездолет прочертил в небе косую черту. Он сделал круг и какое-то время летел над пустынным шоссе. В днище показалось отверстие, оттуда медленно опустился на дорогу старенький седан с урчащим мотором и вращающимися колесами. Он коснулся асфальта, даже не подняв пыли, — настолько точно была выверена скорость.
Автомобиль пронесся между холмов, вслепую повернул и помчался дальше. За рулем сидел мрачный Янси Боумен, кипевший от злобы на непостижимую тупость жены.
Пережил ли он мгновение шока, очнувшись после небытия целым и невредимым, как ни в чем не бывало продолжавшим ехать по шоссе на целехонькой машине? Ну хоть обернулся ли, следя за быстро уменьшавшейся точкой на небе, из-за которой оборвалась его прежняя жизнь и началась новая? Съехал ли на обочину, вытереть вспотевший лоб трясущимися от волнения руками и благоговейно восславить благоприобретенные сверхспособиости?
А Беверли? Как отреагировала она? Потребовала объяснений, попросту испытала потрясение, обнаружив, что пятница вдруг чудесным образом превратилась в воскресенье, а суббота и вовсе пропала неизвестно куда?
Нет, нет, и еще раз нет. Никакого шока у Янси не было; он знал заранее, что все произойдет именно так, он ни слова не произнесет и даже не подумает оглянуться. А безмятежное молчание жены неоспоримо свидетельствовало о полном отсутствии каких-либо необычных впечатлений.
Он ехал очень быстро, сидел очень тихо, не мешая гневу достичь своего пика, пока, наконец, это чувство не выкристаллизовалось в нечто более основательное, спокойное и, пожалуй, ядовитое.
По мере того, как новое настроение крепло, Янси вел машину псе спокойней; Беверли расслабилась и уселась поудобнее. Время от времени она оборачивалась, чтобы как следует разглядеть занавески в окнах домов, мимо которых они проезжали, или, подняв глаза к небу, размышляла о чем-то своем.
Если, конечно, она способна по-настоящему размышлять, ехидно подумал он.
Злоба трансформировалась в холодное отчуждение, бесстрастное и безжалостное, как вынесенный в мыслях приговор.
Янси обнаружил, что новые рефлексы позволяют полностью отдаться раздумьям: руки как бы сами но себе управляли машиной и, казалось, реагировали на дорожные знаки без помощи мозга.
