В состоятельных семействах издавна охотно хранят такие монетные древности и только в знак особого благоволения дарят, например, крестникам. Вот и Мария Заландер получила золотую монетку, которую держала в руках, при крещении, в пеленочку, и сейчас неожиданно вспомнила про нее. В углублении была отчеканена неуклюжая мужская голова, а рядом россыпью виднелись буквы надписи: Heinricus rех. На бумажной обертке рукою Заландера помечено, что стоимость золота составляет десять франков, но продажная цена может быть выше вдесятеро и более.
Она подивилась, что раньше не вспомнила об этой спасительной вещице. И показалась себе чуть ли не этакой странницей из числа земляных человечков, которая завела в чужом краю кучу детей и теперь, чтобы их прокормить, вынуждена продать полученную в наследство золотую тарелочку.
— Все хорошо! — сказала она детям. — Эту ночь придется еще попоститься, вернее поспать, а завтра с утра отправимся в город, продадим памятную монетку и заживем припеваючи!
Дети недоверчиво воззрились на нее, наверно, сочли эти слова продолжением сказки, правдоподобность которой явно убывала по мере пробуждения чувства голода.
Тут звякнул дверной колокольчик. Это был Мартин Заландер, который после всех перипетий по поводу своего состояния забрал на вокзале чемоданы и ящики и, наняв двух работников, доставил их домой, чтобы не явиться к своим с совсем уж пустыми руками — странный, однако простительный самообман.
Не успела жена зажечь лампу, как он уже стоял на пороге комнаты и прямо в сумрак, где угадывал лишь смутные фигуры, взволнованно и негромко проговорил:
— Добрый вечер!
Узнав его голос, жена всплеснула руками, скованная испугом, медленно шагнула навстречу, пала ему на шею и тотчас расплакалась от радости.
— Ах, мой дорогой! — чуть прерывистым голосом сказала она. — Ты приехал? Ты наконец-то здесь?
— Да, милая моя Мария! И, еще не видя тебя, я чувствую, это ты, моя верная, милая половинка, во всем моя женушка! — Он крепко обнял ее, гладил ее плечи, руки, нежные щеки.
Она закрыла ему рот поцелуями, потом, не выпуская его из объятий, воскликнула:
— Дети, зажгите же лампу, чтобы отец вас увидел!
Девочки так и сделали, а когда стало светло, стали рядом с братишкой. К моменту разлуки одной дочке было два годика, другой же — три, и они еще смутно припоминали отца, а потому детская благонамеренность скоро помогла им узнать его. Обе смотрели на него доверчиво и с любопытством. Но мальчугану, Арнольду, в ту пору едва сравнялся год, и он не мог узнать отца, при том что мать много о нем рассказывала. Поэтому он оробел, потупился, но все же искоса нет-нет да и поглядывал на незнакомого мужчину, который подошел ближе, приподнял подбородок сперва ему, потом девочкам и снова и снова рассматривал всех троих, после чего заключил всех троих в объятия и расцеловал.
