В феврале две тысячи тринадцатого года Сомали покинули миротворцы. И сделали это очень не вовремя — причиной было иссякание денежного источника. Новая американская администрация просто решила прервать финансирование непонятной операции без видимого результата. Результат же — из невидимого стал очень даже видимым: уже в апреле две тысячи тринадцатого боевики Аль-Шабаба с присоединившимися к ним йеменскими добровольцами контролировали все крупные города юга и насаждали там самый агрессивный ислам какой только можно было себе представить. Вернулись в жизнь самые изуверские практики: так изнасилованных женщин убивали за внебрачную половую связь, подозреваемых допрашивали родственники жертв — можно представить себе, как они это делали. Людей казнили на улицах. С начала две тысячи тринадцатого года — ЦРУ США встало на путь тайного, но прямого военного вмешательства в ситуацию. Если в двенадцатом году по территории Сомали был нанесен всего лишь один удар беспилотника, в тринадцатом — семь, то в четырнадцатом — уже восемьдесят три.
В две тысячи четырнадцатом году началась гражданская война в Сомалилэнде. Ее спровоцировали перебравшиеся в относительно благополучный Пунтленд беженцы, прежде всего из Йемена. Они были арабами, но их было достаточно много, у них было оружие, среди них было много опытных боевиков и богатых людей, которые спаслись из Йемена и теперь — боролись за достойное место под солнцем. В Пунтленде ситуация держалась на грани — именно туда через узкий Аденский залив перебрались многие южные йеменцы, офицеры распавшейся йеменской армии, спецслужбисты, сторонники убитого в Адене президента Али Махди Мохаммеда. В отличие от Сомалилэнда, организованного по этническому признаку сепаратистами — Пунтлэнд был достаточно искусственным, не имевшим исторических корней образованием, национализма там практически не было. Власти Пунтлэнда обрадовались возможности разбавить мятежное население, получить людей хоть с каким то государственным опытом и стали привлекать чужаков на службу в армии и спецслужбы. Это в краткосрочной перспективе позволяло укрепить страну — но в долгосрочной, если посмотреть на то, что произошло в Ливане…
Посреди всех этих перипетий — город Могадишо оставался на удивление спокойным. Это не значило «безопасным» — Могадишо был одним из самых опасных мест на земле. Просто — ни боевики Аль-Шабаба, контролирующие юг, ни немногочисленные оставшиеся миротворцы, ни администрация переходного правительства — не хотели делать никаких резких шагов, которые хоть как-то могли поколебать баланс сил и нарушить чьи-то интересы. Особенно — интересы пиратов. После того, как исламские суды казнили нескольких из немногочисленных тогда пиратов, после того, как пиратскую деревню вырезали за захват саудовского танкера с нефтью — пираты со своей политической позицией определились полностью. Исламисты были за жестокий исламский порядок, построенный на следовании законам шариата и кровавом наказании отступников. Их идеи, идеи хоть какой-то, хоть кровавой, но справедливости — были опасно не только в Сомали но и за ее пределами — поэтому окружающий мир грубо вмешался и уничтожил их. Пираты тоже были за порядок — но порядок основанный на деловых договоренностях о распределении зон влияния на земле и океане, за гарантию безнаказанности, поддержанную вооруженной силой и следованием строго определенным правилам игры. Если раньше Аш-Шабаб была одной из богатейших группировок в Сомали — то сейчас, после ввода ограниченного контингента в Саудовскую Аравию, после обострения обстановки в Ираке и вокруг Ирана, после установления исламского государства в Египте — поток денег в Сомали иссяк, на прицеле были куски куда жирней измотанной почти тридцатью годами войны страны. И на этом фоне пираты, с их железной организацией, с их возросшим до опасного предела профессионализмом, с их связями в Западном мире, с их значительными денежными поступлениями — захватывали все больше власти в том, что осталось на месте некогда обычной страны. И если бы они желали, если бы он на время оторвались от своего промысла — они за пару месяцев захватили бы ее всю…
