— Он не поверит мне. Ты видел, что с ним происходит, стоит мне упомянуть Дару.
— Что само по себе может что-то означать. Может, он подозревает, что ты прав, и отвергает так неистово, потому что иначе не может.
— Что на данный момент расширяет пробоину, которую я стараюсь залатать.
— Твое молчание сейчас может заложить основы полного разрыва, если он вдруг все выяснит сам.
— Нет. Полагаю, я лучше, чем ты, знаю своего брата.
Ганелон отпустил поводья.
— Прекрасно, — сказал он. — Надеюсь, что ты прав.
Я не ответил, но вновь пустил Огненного Дракона шагом. Между нами существовал молчаливый уговор, что Ганелон может спросить меня обо всем, что ему угодно, так же безусловно принималось, что я выслушаю любой совет, который он мне изложит. Отчасти так получалось из-за того, что положение Ганелона было уникальным. Мы не были родственниками. Он не был жителем Янтаря. Сражения и проблемы Янтаря он сам сделал своей головной болью. Давным-давно мы были друзьями, а затем врагами, и в конце концов — совсем недавно — вновь стали друзьями и союзниками в битве за страну, где Ганелон прижился. Там дела завершились, и он напросился пойти со мной, чтобы подсобить в улаживании моих дел и дел Янтаря. Как я понимал, ни он ничего сейчас не был мне должен, ни я ему — если кто-то вдруг ведет счет в подобных делах. Следовательно, нас связывала только дружба — штука посильнее, чем прошлые долги и вопросы чести: другими словами, она давала ему право высказываться по таким вопросам, с которыми даже Рэндому я рекомендовал пойти к дьяволу, как только мое мнение определялось. Я сообразил, что не следует впадать в гнев, раз все, что говорил Ганелон, предлагалось от чистого сердца. Вероятнее всего, это было старой воинской дружбой, идущей от нашего самого раннего соратничества, равно как сейчас мы были повязаны нынешним положением дел, хотя мне совсем не нравится, когда оспариваются мои решения и приказы. А ведь по идее, решил я, мне следует рассердиться на то, что за последнее время Ганелон сделал несколько трезвых догадок, и на них основывались далеко идущие предположения — в то время как я считал, что сам должен был ухватить их. Интересно, кому понравится выказывать негодование, основывающееся на чем-то столь же идиотском? Все же… и это все? Простая проекция неудовлетворенности, подкрепленной парой примеров личной непригодности? Старый армейский рефлекс на святость моих решений? Или меня беспокоит что-то сидевшее глубоко и вдруг полезшее на поверхность?
