– И не забывай, что он, наверное, надеется не только выпутаться из этой переделки, но и последовать примеру тех, кто удрал из лагеря, – добавил Моше. – Возможно, немцы так и не выяснили, каким образом тем троим удалось сбежать, и он думает, что использует тот же самый способ…
Моше говорил не поднимая взгляда. Häftlinge стали переглядываться, задаваясь вопросом, кто же из них знает, как можно удрать из лагеря, и захочет ли он взять и их с собой.
Воцарившееся в бараке напряженное молчание вдруг прервал голос Иржи. Все с удивлением посмотрели в ту сторону, где он находился. «Розовый треугольник» неожиданно для всех резко раздвинул в стороны два висевших на веревке эсэсовских кителя и появился из-за них с таким видом, как будто бы он вышел на сцену, раздвинув две половины занавеса.
– In dem Schatten dunkler Laube.…[44]
Он пел женским голосом, причем делал это абсолютно естественно. Остальные девятеро заключенных были ошеломлены контрастом между песней и той обстановкой, в которой они находились. Каждый день, когда Kommandos отправлялись на работу и возвращались с нее, лагерный оркестр играл различные мелодии, однако это, как правило, были военные марши или, в крайнем случае, «Розамунда».[45]Иржи же сейчас исполнял песню, которую никому и в голову не пришло бы петь в таком месте, как концлагерь.
«Розовый треугольник» неторопливо приближался к участку барака, освещенному тусклым светом лампы. Он двигался со странной элегантностью: наполовину танцевал, а наполовину шел обычным шагом – как делают балерины, когда они выходят на театральную сцену, – и чуть покачивая бедрами – так, словно шел на высоких каблуках. Он выставлял вперед ступню при каждом шаге таким манером, как будто слегка скользил по льду, его плечи были выпрямленными, голова – поставлена ровно, подбородок – высоко поднят. Со стороны даже казалось, что его полосатая лагерная униформа трансформировалась в длинное вечернее платье.
– Saßen beide Hand in Hand.…[46]
Он прошел между другими заключенными с улыбкой на губах и с похотливым взглядом. Моше мысленно отметил, что Иржи вряд ли можно назвать «мусульманином». Его тело было хотя и худым, но не изможденным. Он, по-видимому, получал определенное материальное вознаграждение за сексуальные услуги, которые требовали от него те или иные Prominenten.
– Saß ein Jäger mit seiner Lola.…[47]
Отто с отвращением поморщился.
Иржи, покачивая бедрами, подошел к столу и, повернувшись, сел на его край в вызывающей позе. Поднеся к губам два пальца – так, словно сжимал между ними сигарету, – он затем убрал руку в сторону и сложил губы трубочкой так, как будто выпускает изо рта облачко сигаретного дыма.
