– Ударь его!
– Ударь меня, папа, – вдруг вырвалось у юноши. – Ну же, ударь меня, не бойся!
Старик беззвучно зарыдал, еле удерживая в руке трость.
Эсэсовец вытащил из кобуры пистолет и направил ствол в голову старика.
– Ударь его! Бей его, или я прикончу вас обоих! Старик стоял, опустив глаза, и не шевелился.
– Ударь его!
Эсэсовец уже почти потерял контроль над собой: он орал, как одержимый.
Моше отвел взгляд в сторону. Несколько мгновений спустя он услышал выстрел. Затем наступила тишина, а чуть позже раздался еще один выстрел.
Только теперь эсэсовец смог успокоиться. Он повернулся к капо.
– Унесите их отсюда… Позовите солдат, пусть оттащат их в крематорий…
Капо и его помощники схватили трупы за руки и за ноги и унесли их прочь. Никто не посмотрел им вслед. Те заключенные, которые только что находились рядом со стариком, остались стоять неподвижно и даже не повернули головы. Один из заключенных был очень сильно обрызган кровью, которая попала ему и на лицо. Капля крови медленно текла по его лбу, но он не осмеливался ее отереть. Во время вечерней поверки заключенным надлежало стоять абсолютно неподвижно, что бы при этом ни происходило.
– Что-то немцы сегодня свирепствуют, – пробормотал Моше, глядя прямо перед собой и не поворачиваясь, своему соседу – еврею из греческого города Салоники. Его звали Аристарх.
– Я слышал краем уха, что из лагеря сбежали трое, – ответил тот, почти не открывая рта (в концлагере заключенные постепенно приучались говорить примерно так, как говорят чревовещатели).
– А, ну да, что-то такое тут говорили. Не к добру это. Говорят, что эти трое – из нашего блока.
– Безумцы… Негодяи… Ни капли совести у них… – Аристарх разгневанно ругался, по-прежнему почти не размыкая губ. – Они что, не знали, что расплачиваться за них теперь придется нам?
Моше пожал плечами.
– Они пытаются остаться в живых – как и все те, кто угодил сюда, в лагерь. Если бы тебе представилась возможность, разве ты не попробовал бы сбежать отсюда?
Аристарх ничего не ответил. Он, похоже, над чем-то задумался. Но вскоре его размышления были прерваны длинным и душераздирающим завыванием сирены. Звук дошел до самой высокой ноты и, потерзав слух в течение примерно минуты, стих. Моше усмехнулся: он знал, что это означает. Лагерь вдруг резко оживился: сотни эсэсовцев стали отовсюду сбегаться в центр. Многие из них держали на поводке яростно лаявших собак.
– Смотри, – прошептал Моше. – Нас осчастливил своим приходом самый главный-преглавный
