Свидетельством близости взглядов этих двух представителей раннего византийского Ренессанса является факт творческого сотрудничества Итала с Иоанном Петрици. Академик АН ГССР Ш. И. Нуцубидзе в своей монографии по истории грузинской философии отмечал, что в работе Итала «О разных высказываниях» имеется указание на то, что она написана им совместно с Иоанном-философом: «До определенного места текст принадлежит Италу, а дальше уже идет текст Петрици» (25, 153). Совместная творческая работа, по-видимому, своей основой имела не только тесную дружбу двух философов, но и большую интеллектуальную общность между ними. Итал в упомянутом письме называет себя точным толкователем мыслей своего ученика, которые он и теперь разделяет. Пропагандируя мысль о вечности материи, Итал и Петрици в XI в. сформулировали в наиболее целостном виде неоплатоновский пантеизм. Они боролись за философский рационализм.
Петрици провел в Константинополе не менее пятнадцати лет, ведя решительную борьбу за популяризацию античного философского наследия. Но христианские иезуиты, поощренные поддержкой Алексея Комнина, восторжествовали. Итала осудили, а Петрици подвергли гонениям, и он был вынужден эмигрировать. В императорском «Определении» по судебному делу против Иоанна Итала записано, что все его ученики немедленно подвергаются изгнанию из царствующего города на вечные времена (29, 58). Это распоряжение не давало возможности Петрици задерживаться в Константинополе. Первое предупреждение Иоанн Итал получил в 1074 г., а судили его спустя почти девять лет, в 1083 г. На протяжении этого времени Итал и его ученики находились под надзором и подвергались жестоким преследованиям. Как ближайший друг и ученик мыслителя, был изгнан из Константинопольской философской школы и Иоанн Петрици.
Иоанн не смог найти прибежища даже в Грузии. Он с горечью пишет об этом периоде своей жизни: «Поэтому я… расточался в скитании среди грузин и греков… от костра болезней, пребывания на чужбине, зависти и вероломных отношений» (3, 243). «Тем горше должно было быть для него враждебное отношение со стороны сородичей, и это горькое разочарование ярко выступает в его жалобе, где он мирится с греческим насилием, но не может понять поведения грузин» (23, 52). Только человек, попавший в крайне безвыходное положение, мог дойти до такого отчаяния, которым проникнут рассказ Петрици о том, как с ним обошлись его же сородичи, которые вместо помощи строили на его пути всевозможные козни. «Грузины, вместо того чтобы помогать мне и говорить так: „Святое божье провидение произвело на него рода человека, изощренного в духовных искусствах и умудренного познаниями, поэтому (войдем) с ним в согласие, поощрим его, будем утешать его в болезнях и врачевать его боли, открыто примкнем к его скрытым (взглядам), чтобы дать ему, чудесно приведенному в бытие природой, возможность оставить и преемника, подобного себе, ибо человек — создание быстротечной природы и он не знает часа своего разрушения“. Вместо того чтобы так поступить, они (то есть грузины) ничего не уразумели: „они глядели в пяту мою для соблазна моей души“. Поэтому злее злого было то, что они были одержимы сугубым невежеством: во-первых, просто незнакомством с науками, а во-вторых, незнанием своего незнания, как говорит Сократ: „Тяжка болезнь, но еще более тяжко незнание того, что болен“.
