– Толика достоинства не помешает, модерати Кол, – неодобрительно отозвался Солостин на ругательство.
– Мои извинения, сир.
– Прощаю, – Солостин самостоятельно слушал передачу, и его улыбка угасала. – Чтобы добраться до Валики, нам придется пробиться через четверть города. Я… подождите, подождите. Это не может быть правдой, – сказал он.
Кида, не подключенная к вокс-сети, наконец, отвела глаза от стрелковых консолей.
– В чем дело?
– Поступают сообщения с половины городских перекрестков, – ответил Солостин. – Хуже всего на Валике.
Приближаются машины Лисанды. К тому же, там высадился лорд Аврелиан.
Кида нахмурилась. На оранжевом стекле целеуказателя постоянно отображались прокручивающиеся потоки данных.
– И почему это не может быть правдой?
– Не это, – произнес Солостин. Он ввел команду, чтобы перевести вокс-сообщение на основные динамики кабины. – Вот это.
– … потеряли контакт с примархом, повторяю, говорит Кхарн с Валики. Мы потеряли контакт с примархом, подкрепления…
Кида не переставала хмуриться.
– Пожиратели Миров постоянно теряют контакт с примархом. Они теряют контакт со всеми, когда, ну вы знаете… – она постучала пальцами по виску. – Гвозди берут верх.
Солостин глядел глазами титана на пылающий город снаружи.
– На сей раз что-то явно иначе.
Кхарн кричал. Не от ярости и не из-за ран, просто потому, что еще был жив. Этот звук тысячи и тысячи раз повторяли по всему городу люди, которые подошли к своему физическому пределу, вышли за него, но так и не получили передышки. Он кричал, чтобы пересилить боль в мускулах, сражаясь с жжением молочной кислоты в изможденном теле, затопленном боевыми стимуляторами. Он кричал и смеялся, пока убивал, и его топор опускался снова, снова и снова.
Он не лгал Аргелу Талу. Некоторым воинам нравилась война, и он был одним из таких. Не сам сокрушительный натиск, а первобытный восторг при прорыве вражеского строя и сопровождающий его дурманящий хохот. Покалывающее удовольствие от дыхания, когда другие сломлены и мертвы. В борьбе за выживание крылись бездны веселья.
Однако военные писцы занимались своим ремеслом неправильно с самого появления языка. Некоторые вещи просто нельзя описать, и первой среди них была война – подлинная открытая война между сшибающимися армиями.
В силу самой сути восприятия, то, что мудро для одного, всегда будет ложью для кого-то другого.
Некоторые рассказчики фокусировали внимание на каждой секунде поступков и поведения воина в пылу схватки, описывая движения смертных. Другие – на атмосфере более масштабного противостояния, и давлении эмоций на его участников.
