* * *
Отперев длинным ключом шестой замок на обитой порванной клеенкой стальной двери, Шурик Иванович наконец попал в свое уютное гнездышко, которое с таким тщанием вил много лет. Попал и тут же чертыхнулся, ударившись ногой о набросанные у порога узлы. – Фрида! – позвал он верную спутницу своей нелегкой жизни Фриду Рафаиловну. – Фрида, что это такое? – Это? Будто ты не знаешь! – возникла в дверном проеме спальни маленькая и круглая спутница. – Это – бытовая радиоаппаратура Семигоевых. Только что Марина Тимофеевна принесла. А это – Кулика. – И зачем это нам надо? – машинально, уже все понимая, спросил Шурик Иванович. – Ну как зачем, Шмуль? – Фрида Рафаиловна склонила голову набок.- Ну как зачем? У людей скоро будут неприятности, и… – Фрида! – Шурик Иванович воздел руки к малогабаритному лепному небу над головой, задевая антикварную люстру (Версаль, XVIII век), прикрытую на случай гостей абажуром из газеты. – Фрида! А ты знаешь людей, у которых неприятности будут не скоро? Я таких не знаю. У нас самих… – Тут у Шурика Ивановича перехватило дыхание. – У нас у самих они будут очень скоро. Когда Кулик приходил? – Только что. Спрашивал про Оксаночку. – Спрашивал, – негодующе хмыкнул Шурик Иванович. – Хорошо еще, что так обошлось, а ведь мог и жениться… Ладно, давай. Верная и опытная спутница, развернувшись, как крейсер на морском параде, уплыла в спальню, не выясняя подробностей. Из семейного святилища она появилась через несколько минут с двумя узлами в руках. – Шмуль! Это надо отнести в первую очередь. – Тяжело вздохнув, Шурик Иванович начал зашнуровывать ботинок, который только что пытался расшнуровать. – Отнеси к Жлоберману – у него только позавчера кончилось. – Ты меня убиваешь, – Фрида Рафаиловна замахала руками, отчего зашуршали и зашелестели развешанные на стенах прихожей похвальные грамоты – гордость семьи. – Ты меня убиваешь – Жлоберманы еще не забрали свое. – И она негодующе пнула ногой старенький, перевязанный бечевкой чемодан, в котором звякнули упакованные караты. – Неси к этому, к учителю. За тот язык, что он нам сделал, он может подержать. – За тот язык, что он нам сделал, я бы его самого подержал. – Шурик Иванович вспомнил последнее отчаянное письмо родной кровинушки- дочери Оксанки Шуриковны. Кровинушка, задыхаясь под непосильными тяготами жизни в чужой стране, просила выслать барахлона для протирки стекол в личном кадиллаке. Объяснялась просьба не только тяжелым материальным положением кровинушки, но и тем, что весь выпуск барахлона Там полностью экспортировался Сюда. Для покрытия потребностей Фабрики Имени Юбилея Славных Событий. Вспомнив про барахлон, Шурик Иванович тихо содрогнулся. Вот уже десять лет вся жизнь его протекала в незаметной постороннему глазу, но напряженнейшей борьбе. Как нам уже известно, барахлон крали. Это было. Много крали. И это было. И даже так много крали, что стало его явно не хватать, и залихорадило швейное производство. И вот тогда крепко задумался Шурик Иванович – как спасти любимое предприятие. Именно тогда и возникла цепочка: от старушки Власьевой через отца Агасфертия Семигоева к Шурику Ивановичу. Второй ручеек из того же источника тек через старца, духовного вождя секты джинсоистов-несогласников Роберта Николаевича. Замкнувшись в руках героя материальной ответственности, оба ручейка и питали последние годы швейный гигант, спасая его от закрытия. Все украденное, неподобранное и старушкой принесенное Шурик скупал за наличные и постепенно возвращал в производство. Каким образом эти операции приносили пошивочному ветерану доход – загадка даже для нашей загадочной истории. Но именно на таких загадках и держится славная наша, самая загадочная из всех экономика. А потому раскрывать ее мы пытаться не будем. Пусть себе. А вернемся в прихожую семьи Апельсинченко, где бредет к двери славный Шурик Иванович. Брести тяжело: давят узлы и предчувствия. Кулик зря не улетит. Вспоминается разное из всякого. И уже на лестнице догоняет его голос предусмотрительной верной спутницы. – На обратном пути купи сухарной муки, слышишь?
