– Ой, не надо, Бейлислав Павлович, я же только в среду вышла!
Фабричное искусство по-прежнему требовало жертв.
* * *
В дверь позвонили звонком тягучим и обещающим. Евгений Николаевич вздрогнул и побледнел,
– Виолетта! Ты слышишь?
Виолетта слышала, но крохотную пуховку, которой пудрила на ночь свой вполне каиссейный греческий нос, не отложила. Звонок опять запел переливисто и тревожно.
– Оно! – Евгений Николаевич вскочил и побежал по узкой и длинной комнате, цепляя углы мебели худыми вздрагивающими коленками.
– Оно! Вот и настал час! Вот и пришло время! Ты слышишь, Виолетта? Вот и приблизился финал той трагедии, у истоков которой…
Звонок залился как сторожевая овчарка.
Не станем мы слушать очередную тираду, исторгаемую из глубины души Евгения Николаевича Зюрина-Мышевецского, а попытаемся объяснить, почему такое обыденное явление, как звонок в дверь, пусть и поздний, вызвал панику в обыкновенной молодой семье.
А началось все с того, что аспирант искусствоведческого факультета, сын директора Музея изящных искусств, внук хранителя великокняжеского мюнц-кабинета Женя Зюрин и выпускница медицинского института приусадебная девушка Виля Боршть решили пожениться. Решение это не вызвало у окружающих ни малейшего недоумения: Женя подавал надежды, а Виля, по единодушному мнению знакомых молодых людей, их вполне оправдывала. Женя был интеллигентен, Виля – красива, Женя имел городскую прописку в шестом колене, Виля – приусадебный участок достаточного для будущего размера.
Свадьба была сыграна с присущей полудворянскому роду Зюриных-Мышевецских изысканностью и при наличии всех возможных даров приусадебной жизни семейства Борштей.
Папа Боршть прошелся по родовому гнезду Зюриных в гопаке, разбив при этом реликвию искусствоведческой семьи – саксонскую статуэтку «Нагая пастушка и агроном», а мама Боршть, прижав к себе при расставании Леокадию Витальевну Зюрину-Мышевецскую, от полноты чувств вывихнула ей ключицу и разорвaлa воротник из валенсьенских кружев. Впрочем, понесенный ущерб был возмещен приобретением красавицы-невестки и большого количества свежих продуктов.
Засим стороны расстались: старики Боршти отбыли копать картошку, Зюрины-старшие – разменивать родовое гнездо.
Как известно, самый короткий из месяцев – месяц медовый. Он промелькнул со скоростью уходящих надежд, и наступили суровые, как необходимость зарабатывать на жизнь, будни.
Диссертация «К вопросу об игре светотени в искусстве неолита» – дело, которому Женя Зюрин решил посвятить себя всего, не считая того, что останется Виолетте, – была защищена в срок и с блеском, несмотря на то, что доступ к неолитическим материалам был затруднен большими слоями почвы.
