Тут надо сказать, что вдруг пошла в Новые времена среди граждан мода: семьи объединять. Оно, может, и правильно. Большой семье жить, конечно, способней. И на продукты меньше уходит, и за дедушкой присмотр крепче. Да только тут заковырка. Семьи у граждан из объединяющихся разбросанные: кто Здесь, а кто и Там. И что характерно, нет такого, чтобы им, семьям, т. е., посередине где соединяться. Да и Здесь дядю родного-троюродного принять никто не торопится. А тронулись все, кто мог. Туда. И опять проблема. Семейное дело, оно общения требует, а проклятый барьер языковый общаться не дает. Ну, сами посудите. Как ты дядю родного-троюродного, без которого жизни тебе не было и к которому ты Туда стремился, обнимешь, да в долг у него попросишь, если кровь родная, а язык чужой? Или вот еще сказать: Там – свобода полная и тамошние власти, где, значит, объединяются, очень, говорят, любят, когда их ругают. Демократы потому. А ты, гражданин из объединяемой семьи, свои, местные, власти ругать научился, хотя и тихо, а про те и двух слов не свяжешь. Сказано, Языковый Барьер. И пошла за Языком охота. И пошла на Язык мода. А тут вдруг узнают разъединенные граждане, что такой себе товарищ Чуможилов, якобы, Язык знает. Как случилось, кто первый узнал, теперь уж и не найти. Может Амнюк Петр Еремеич, сосед, песню утреннюю услышав, стукнул, может, мадам Нехай-Хроническая чего перепутала. А только как-то под вечер постучались в дверь к Акиму Петровичу. И не кто-нибудь постучал, а уважаемый Человек и поливочный герой Шурик Иванович Апельсинченко. И с порога прямо упрашивать начал, чтобы Языку, Который Известен, гражданин Чуможилов его родную дочь Оксанку Шуриковну научил. С бережением тайны, особенностями и произношением.
Тут на минуту от Аким Петровича отвлекшись объясним, что, как пошла мода семьи объединять, стал товарищ Апельсинченко получать письма. От несуществующего по причине красного дезертирства брата. От Майкла Эрона Оранжада. Ну, пока письма шли, держался боец материальной ответственности твердо. Не было, мол, брата, и нет. Но уж как посылка пришла, а в ней шуба барахлоновая – тут уж не выдержал. Дрогнул. Посылка – не письма, кровь родная – не вода, а шуба – не промтовар, а сигнал к объединению семей. Сам-то Шурик Иванович для путешествия староват, разумеется, а вот дочь – Оксанка Шуриковна – секты джинсоистов-несогласников первейшая и активнейшая приверженка, та, конечно, засобиралась. Даешь, т. е., духовное благосостояние и материальную свободу. И встал перед младшей Апельсинченко во всю ширь Барьер Языковый.
