И один из возчиков — он был средних лет, сухощавый, с белесыми, выгоревшими усами, в рыжей жилетке на красной рубахе, — кашлянув, заговорил рассудительно, не спеша:
— Все-таки я эту картину видел все одно как в натуре, потому что мне было напротив… Идет, стало быть, этот старик покойный, а от вашей машины ему сигналы… А он себе без внимания, как все одно малохольный какой… Я ему даже крикнул: «Эй! Дед!..» А он как все одно слепой и глаз не поднимающий…
— Тормозить он должен был, тормозить! — перебила его Брагина визгливым криком. — Остановить должен был машину!
— Гражданин! Ваша как фамилия и какой ваш адрес? Скажите, а я запишу.
Оглянулись и увидали подошедшего шофера.
— Ага! Явился! Раньше он и прийти не мог! Полюбуйтесь! — театральным жестом показала ему на труп старика Брагина.
А возчик вдруг попятился:
— Что? В свидетели записать хочешь? Некогда нам по судам…
И он кинулся к своим лошадям, вскочил на колесо дилижана, с колеса на сиденье, — но-о! — и вот уже зашагали битюги, и закивал вверх и вниз желтый хвост вершковых досок.
— Уехал твой свидетель, — повернулся Митрофлн к шоферу.
— Все равно. Свидетелей и без него хватит. Всякий из вас, граждане, за меня на суде сказать должен.
— Как это — «должен»? «Должен»!.. Почему это за вас «должен»? — метнулась к нему Брагина, от возмущения потерявшая способность говорить связно.
Она стала к нему очень близко; лицо ее и полная, белая шея дрожали, а плотные, хоть и небольшие, кисти рук сжимались.
Однако Юрковский ответил ей спокойно:
— Очень просто — почему.
— В том, что тормоз у вас плохо действовал, товарищ, виноваты тоже вы, — строго сказал Торопов.
— Да! Вы это знали! Знали! Вы это нам сами сказали! — крикнула Брагина.
— Тормоз — это само собою… И солнце мне в глаза тогда ударило — это тоже все само собою… А главное, я хотел объехать, а за руль вон тот пассажир ухватился, — и Юрковский показал пальцем в сторону горняка.
Только теперь заметили все, что горняка нет с ними, и увидели: он стоял не около остановившейся машины впереди, а сзади, как раз на том месте, где он ухватился за руль.
— Он? — ошеломленно спросила шофера Галина Игнатьевна, даже чуть вздрогнув, и к Мартынову: — Вот видите! Я ведь говорила вам, что у него глаза убийцы…. Я чувствовала это.
Горняк стоял всего в нескольких шагах. Стоял у кустов и курил. И глядел в кусты, казалось бы, потому, что глядеть на людей было ему все-таки неловко. Может быть, он и слышал, что о нем говорилось.
