«Совсем от жары одурел, — усмехнулся про себя Василий. — При чем тут арык?"
Арык с его быстротекущей, но не приносящей душе покоя водой был, конечно, совершенно ни при чем. Да и вся Азия была ни при чем — Василию даже интересно было: какая-то она будет, новая его жизнь на совсем новом месте?
Дело было только в отце — в его неожиданном, накануне отъезда, появлении в общежитии. Василий даже растерялся, войдя в комнату и увидев отца, сидевшего на стуле у кровати. За все время, что он учился в Горном институте, тот ни разу не приехал к нему в Ленинград. Да Василий и сам выбрался за все время учебы в Москву только однажды — на первом курсе, в зимние каникулы. Отец был тогда дома всего одни сутки, потом уехал в командировку куда-то на Дальний Восток, и Василий на следующий день вернулся в Ленинград: оставаться с Натальей ему было незачем. Правда, была еще новорожденная сестра Тоня — с ней он остался бы, потому что она была нежная и серьезная. Ему даже удивительно было: как это крошечный, в три ладони длиной, ребенок может быть таким серьезным? Но Наталья так явно не хотела, чтобы он остался, и злоба так отчетливо читалась на ее широком лице, что Василий не стал пробиваться через эту злобу. Зачем? Если из-за сестры, то что сестра? Вырастет и будет ему такая же чужая, как все в этом доме, как сам этот дом.
— Здравствуй, — сказал отец, вставая и протягивая руку. — Думал, ты уехал уже.
— Как же уехал, если вещи все здесь? — Василий пожал протянутую руку. — Здравствуй, папа.
— Может, в городе где-нибудь посидим? — предложил отец.
— Конечно, — кивнул Василий. — Здесь у нас и негде.
В комнате жили пятнадцать человек, и толком посидеть в ней, конечно, было невозможно. Точнее, можно было вот именно только посидеть на стульях, а спокойно поговорить — едва ли. Другое дело, что Василий не был уверен, надо ли это отцу… Никогда между ними не случалось такого разговора, который требовал бы особенной, доверительной обстановки, и с чего бы вдруг это понадобилось сейчас?
У общежития Константина Павловича ждала машина.
— Ты ведь полковник уже? — спросил Василий.
Отец был не в форме, а в темно-сером габардиновом костюме, который, впрочем, сидел на нем так же ладно, как военная форма. На нем любая одежда сидела, как влитая.
— Да, — кивнул он. — А ты откуда знаешь?
— Ты на почтовом переводе написал. Где место для сообщения, — напомнил Василий. — Как Тоня?
— Ничего, — пожал плечами отец. — Растет. Тихая девочка. К гостинице «Европейская», — сказал он водителю. — Ах ты, как же она теперь-то называется?..
