Лидия не могла не вглядываться самым внимательным образом в его физиономию, пока она рассказывала ему о телефонном звонке Авроры.
— И больше не сказала ни слова? — спросил он, когда она закончила.
— Это все, что я услышала от Миллисент. Авроре надо было успеть на поезд, и она очень торопилась.
— Удобный предлог, чтобы ничего больше не сообщать?
— Ах, Филип, не знаю!
Глаза его сузились.
— Она превращается в некое сновидение, наша прелестная Аврора. Жаль, что она все еще зависит от таких сугубо земных вещей, как поезда. Так и представляешь себе, как она расправляет крылышки, словно мотылек. Или, может, как какое-то не столь невинное и беспомощное создание. Ночная птица. Сова. Или летучая мышь.
Сказав это, он широко раскрыл глаза, внезапно засветившиеся напряженным вниманием, которое трудно было спокойно переносить.
— Прошу прощения за мои фантазии. Даже летучие мыши не носят антикварных золотых фермуаров. Вы собираетесь отдать его Арманду Виллетту?
— С чего это вы взяли? Если бы собиралась, я бы сделала это сегодня.
— Упрямая младшая сестренка — вот вы кто. Да? Отдайте его мне.
— Зачем?
— Мне любопытно кое-что выяснить. Я хотел бы отнести его к ювелиру и определить его ценность.
— И что в результате этого разъяснится?
— Кое-что. По крайней мере я так думаю. Если он стоит пять тысяч фунтов, мы будем твердо знать, что Авророй руководят чисто меркантильные соображения. Но если цена ему всего лишь пять фунтов, — а мне это кажется куда более вероятным, — останется только одно объяснение: ценность его связана с очень глубокими чувствами. Скажите откровенно — по-вашему, это так?
— Фермуар представляет «сентиментальную ценность» как подарок от этого надутого индюка Арманда? — недоверчиво спросила Лидия.
— Значит, вам понятна моя мысль?
Лидия медленно покачала головой:
— Я знаю наверняка только одно: ему не хотелось, чтобы я завтра поехала с ним за город.
— Не одному ему не хотелось.
— И вам тоже?! — удивленно воскликнула Лидия.
— Да благослови вас Господь за ваше доброе сердце, дорогая Лидия, но вы уже достаточно сделали для вашей бездомной старухи, и нечего дальше впутываться в действия сомнительного «стряпчего».
— Вы считаете его сомнительным?
— А вы сами не заметили, что он дает немножко слишком гладкие объяснения чему угодно? Все у него сходится тютелька в тютельку — как в разгаданном ребусе. Правда, за исключением Авроры. Даже при самом богатом воображении представить их любовниками немыслимо. Одинаково любовное отношение у обоих разве что к золотым фермуарам…
