Признаться, она очень скучала по Борису Георгиевичу и всегда вздыхала, глядя на свой портрет, украшавший стену над диваном. Портрет получился удачным: то ли художник галантно польстил своей модели, то ли и вправду увидел ее такой – но женщина на портрете была гораздо моложе и красивее, чем Милица Андреевна в зеркале. Глаза блестели, на лицо падала тень от шляпы, придавая взгляду загадочность, а сиреневый с фиолетовыми цветами шарф оживлял и освежал. Борис Георгиевич категорически отказался взять с нее деньги за работу, сказал, смеясь, что гусары денег не берут! И Милица Андреевна тоже улыбалась, вспоминая его смех и синие, молодые, веселые глаза. Похоже, Господь Бог за все заслуги Бориса Георгиевича отпустил ему щедро если не здоровья, то жизнелюбия, которого в избытке хватило на без малого девять десятилетий жизни старого художника. А она, Милица, действительно еще совсем молодая по сравнению с ним, чувствует себя ненужной старухой.
– Ну нет, сегодня, голубушка, я тебе об этом думать запрещаю! Совсем распустилась! – рассердившись, вслух сказала Милица Андреевна и принялась собираться.
Кстати, не такая уж она и ненужная оказалась! Кто помог Вадиму выбраться из того страшного запоя, в котором она нашла его летом? Нет, разумеется, в первую очередь Вера. А еще она, Милица, потому что разыскала своего старого знакомого, Михаила Петровича, который в восьмидесятые годы работал начальником районного вытрезвителя. Человек он был добросовестный, ушел на пенсию в звании полковника, имея в личном деле сплошные благодарности от начальства. Жены его клиентов тоже здоровались с ним издалека с великим почтением, поскольку знал профессионал Петрович такие секреты, которые записных алкоголиков отвращали от зелья навсегда. Запах потом не переносили – рассказывали жены, всхлипывая от счастья. Не все подряд, конечно, но за кого Петрович всерьез брался, имея в виду свои резоны, тот неминуемо начинал новую жизнь. Вот и Милице помог, по старой памяти. Секретами делиться не стал, но и денег не взял – в пику «Березовой роще».
Когда она добралась до Максимовых, все были в сборе: Лина Георгиевна, Маша и Арина. И Вадим, которого Вера и ее тетушка уже вполне по-свойски гоняли из кухни в комнату и обратно с мелкими поручениями. И был неизменный пирог, но на сей раз серьезную конкуренцию ему составило тушеное мясо с черносливом, приготовленное Вадимом.
Все уплетали его за обе щеки, кроме Лины Георгиевны, которая настороженно, с трудом скрывая ревнивое недовольство, осторожно, с кончика вилки, пробовала: сначала мясо, потом чернослив. Над ней смеялись, хвалили Вадима, который от смущения краснел. Вера сияла от счастья, а Борис Георгиевич будто светился отраженным светом, любуясь похорошевшей и помолодевшей дочерью.
