в чертогах Мельпомены.
Не оценив сюжет простой,
до окончанья дней
мы целью жизни ставим то,
что служит средством к ней.
Признав достоинства сумы,
мы любим звон монет,
играем в души и умы людей, которых нет.
Идей великих механизм
сносился и исчез —
на первом месте организм,
обмен его веществ.
Косметика и камуфляж,
и фраз пустых игра,
и реквизит громоздкий наш —
вчерашняя пора.
Кто эту пьесу написал,
кто ставил, кто играл,
подмостки где и где тут зал,
когда нам ждать финал?
Оставь игру И разговор,
да будет темой жизнь. . .
Ты сам и автор, и актер,
так истины держись!
1979
6.
Итак, игра. . . Не упрощая,
не унижая жизни суть,
мы можем правила чуть-чуть
домыслить, промахи прощая.
Не сразу дорастаем мы
до роли трудной и понятной,
к которой тянутся невнятно
сердца любые и умы.
О вечных истинах порой
была во-первых наша тема,
и лишь сигнальная система
была у нас всегда второй.
Итак, игра. . . Участье в ней мы
всем существом принять, должны,
отнять ошибки от вины
и всепрощению не внемля.
Мы ясно чувствовали час
и понимали, где опасность,
когда удобная неясность
уводит от решений нас.
Мы все отдали, что смогли,
а взяли то, что было лишним.
Хотя ненужным-то у ближних
бывает часто соль земли.
Итак, игра. . . В ее ловушки
влечет успех и тянет слово,
но в ней любовь и жизнь основа,
а остальное все — игрушки.
Подчас казалось, со стеной
мы диалог вели, измучась,
и все ж благословенна участь,
когда словесность за спиной.
И чем судьба порою круче,
тем жизнь тревожней и полней,
а сердце — чем оно больней,
тем роль свою честнее учит.
1979
7
Как мы трудно умнеем и долго,
принимая то тех, то иных
да глашатаев нашей вины,
за певцов искупленья и долга.
Как печальна их участь порой
и опасна тональность сомнений -
в тайны мира их проникновении не
увидишь за хитрой игрой.
Но признаться нам стыдно подчас,
что худонхник убого поянтен,
ну а вдруг бесталанно невнятен —
хоть пытай, не услышишь от нас.
Это лень и душевный уют
из тепла не пускают, из шкуры,
и пласты вековые культуры
нам сокровища не отдают.
Неразобранный этот багаж
черным ящиком давит на плечи,
и скрежещут кондовые речи,
и изящный звенит эпатаж.
Так легко, овладев ремеслом
и повадкой духовной элиты,
убедить всех, что где-то болит там,
и, конечно, с большим мастерством.
И поверит доверчивый суд
в глубину твоей мысли и страсти,
ты добьешься над думами власти,
и тебя над людьми вознесут. . .
1981
8.
Для гениального ума
