Карл Андерсен подошел к решетке ворот без видимых признаков волнения и, поклонившись, отпер ее.
— Я предполагал, что вы придете. Вероятно, хотите осмотреть гараж? Прокуратура опечатала его, но вы, надо думать, имеете право…
На нем был тот же костюм, что и на набережной Орфевр; костюм был сшит безукоризненно, но уже начал лосниться.
— Ваша сестра здесь?
Было уже не так светло, чтобы Мегрэ мог уловить легкую судорогу, пробежавшую по лицу Андерсена, который невольно вдавил свой монокль поглубже в глазницу.
— Да.
— Я хотел бы увидеть ее.
Недолгое колебание, и снова кивок головы.
— Соблаговолите следовать за мной.
Они обошли дом. Позади него простиралась обширная лужайка. Над ней возвышалась терраса. Все комнаты первого этажа были на одном уровне с террасой и сообщались с ней через высокие застекленные окна-двери.
Ни в одной из комнат не горел свет. В глубине парка шлейфы тумана маскировали стволы деревьев.
— Позвольте показать вам дорогу.
Андерсен распахнул одну из дверей, и Мегрэ вошел вслед за ним в большую гостиную. Дверь осталась открытой, и помещение быстро наполнилось свежим и плотным вечерним воздухом, запахами трав и влажной листвы. В камине, потрескивая и разбрасывая искорки, горело одно-единственное полено.
— Я схожу и позову сестру.
Андерсен не включил свет, будто не замечая, что уже наступил вечер. Оставшись один, Мегрэ медленно зашагал по комнате, остановился перед мольбертом с эскизом, исполненным гуашью. То был набросок рисунка для современных обоев — ярко раскрашенные причудливые цветы.
Однако краски и контуры эскиза казались менее странными, нежели обстановка, в которой Мегрэ обнаружил напоминания о трех вдовах, живших здесь в былые времена.
Часть мебели принадлежала когда-то, по-видимому, этим женщинам. Комиссар увидел кресла в стиле ампир с облупившейся краской и потертой шелковой обивкой, репсовые занавески, которые, судя по их виду, не снимались с карнизов целых пятьдесят лет. С креслами контрастировали книжные стеллажи из струганых некрашеных досок, сколоченные вдоль одной из стен. На полках стояли книги в мягких обложках — французские, немецкие, английские и, конечно, датские. Белые, желтые и разноцветные покрывала никак не сочетались с ветхим пуфом, выщербленными вазами и вконец истоптанным ковром — из его средней части исчезли последние остатки ворса.
Становилось все темнее. Издалека послышалось мычание коровы. Время от времени тишину нарушало легкое гудение мотора. Постепенно оно усиливалось, по автостраде стремительно проносилась машина, и вскоре шум замирал.
