Триста тысяч, потребовали киднепперы. Сто пятьдесят, отвечала семья. Двести пятьдесят — похитители немного скинули цену. Двести, сказала семья. Обе стороны сошлись на двухстах двадцати пяти тысячах; обмен должен был состояться в семь вечера в четверг, в присутствии Рамиреса.
Теперь было уже почти девять; сумерки сгущались, после звонка Рамиреса прошло часа полтора. Будьте начеку, предупредил его Хазлам: ждите любых хитростей, уловок, они могут потребовать удвоить выкуп, могут схватить и вас.
Стрелка часов переползла за девять и приближалась к десяти; сумерки уступили место темноте, а мать сверлила его взглядом. Потеряй мою дочь — и я не дам тебе покоя; верни ее мне — и все, что есть у меня и у мужа, будет твоим.
Она налила себе виски и уставилась в стакан, едва не раздавив его в руках. Муж встал, взял у нее напиток и заставил сесть обратно.
Десять тридцать, почти десять сорок пять.
По стене скользнул свет фар, и во двор свернул «лексус». Родители подбежали к окну, увидели шофера впереди и Рамиреса на заднем сиденье. Увидели прильнувшую к нему, вцепившуюся в него фигурку. На миг Хазлам испугался, что проиграл — эта фигурка была слишком маленькой, слишком серой, почти бесплотной и скорее походила на призрак Розиты, чем на живую девочку. Потом Рамирес вышел из машины, и он увидел, как девчушка взглянула вверх и помахала рукой.
Мать повернулась и бросилась к лестнице, отец за ней по пятам. Хазлам пересек комнату, налил себе побольше виски, плеснул туда содовой и опорожнил стакан единым махом.
— И что нам теперь делать? — раздался из полутьмы голос семейного юриста.
— Надо дать денег Ортеге.
— Сколько?
Во дворе внизу мать прижимала к себе дочь так, словно собиралась никогда больше не отпускать ее; отец девочки обнял Рамиреса, потом благодарно посмотрел вверх на Хазлама — по щекам его вдруг заструились слезы, но он не стыдился их.
Хазлам налил себе еще виски и предложил юристу. В некотором смысле уладить дело с полицейским было так же непросто, как с похитителями. Предложи слишком мало — и он откажется, слишком много — и он захочет еще больше.
— Двадцати пяти тысяч хватит. Иначе он с вас всю жизнь не слезет.
* * *
Звонок раздался двадцать девять часов спустя, в три утра. С Ортегой все улажено, деньги взял, сообщил семейный юрист.
— Доволен? — спросил Хазлам.
— На вид вроде бы да.
Может быть, сказывается его привычка к осторожности, подумал Хазлам, а может быть, юрист предупреждает его. Он поблагодарил собеседника, затем как следует выспался, а когда сквозь гостиничные занавески уже заструился свет, позвонил в аэропорт подтвердить, что вылетает в Вашингтон через Майами.
