— Прошу прощения? — застыла я.
Стэнтон хлебнул ледяной воды и откинулся назад. Лицо его окаменело, и я сразу поняла: то, что он сейчас скажет, мне явно не понравится.
— Когда ты вчера вечером пошла в этот Бруклинский спортзал, твоя мать была вне себя. Я едва ее успокоил, объяснив, что смогу устроить все так, чтобы ты удовлетворяла свои интересы более безопасным способом. Она не желает…
— Погоди. — Я аккуратно положила вилку. Аппетит как-то сразу пропал. — Откуда она узнала, где я была?
— Проследила по звонкам на твой сотовый.
— Не может быть! — Я прямо-таки задохнулась от возмущения. Меня потрясла непринужденность его ответа, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Желудок скрутило: сейчас он был скорее настроен извергнуть ланч, а не переварить его. — Вот, значит, почему она настаивала, чтобы я использовала телефон твоей компании. К соображениям экономии это никакого отношения не имеет.
— Конечно же имеет, отчасти. Но заодно позволяет ей чувствовать себя гораздо спокойнее.
— Гораздо спокойнее? Шпионя за родной дочерью! Ричард, это ненормально. Как ты не понимаешь! Она что, по-прежнему ходит к доктору Петерсену?
— Да, конечно, — слегка смутился Стэнтон.
— А она рассказывает ему о своих закидонах?
— Не знаю, — натянуто ответил он. — Тут уже личное дело Моники. Я не встреваю.
Ну конечно, он не встревал. Он ее баловал. Потворствовал ей во всем. И тем самым портил ее. Позволял заботе о моей безопасности перерасти в манию.
— Ей давно пора обо всем забыть. Я и то забыла.
— Ева, ты не была ни в чем виновата. А она чувствует свою вину за то, что не защитила тебя. Мы должны предоставить ей возможность для самооправдания.
— Возможность? Да она изведет меня своими преследованиями! — У меня схватило голову. Какое право имеет мать посягать на мою личную жизнь? Себя с ума сводит, а заодно и меня. — Этому нужно положить конец.
— Все можно легко уладить. Я уже поговорил с Клэнси. Он будет отвозить тебя в Бруклин. Мать успокоится, да и тебе будет гораздо удобнее.
— Ой, только не пытайся повернуть так, будто все делается ради моего же блага. — Подступившие слезы обиды душили и жгли глаза. И кроме того, меня бесило то, что о Бруклине мы говорили точно о стране третьего мира. — Я взрослая женщина. Я сама принимаю решения. Таков, черт возьми, закон!
— Ева, не надо говорить со мной подобным тоном. Я всего-навсего забочусь о твоей матери. И о тебе.
— Ты потворствуешь ей, тем самым способствуя развитию ее болезни. И меня норовишь сделать больной! — вскочив из-за стола, воскликнула я.
