Саша как-то проговорился мне, что в четырехлетием возрасте его водили к психиатру по причине того, что он в уме перемножал большие цифры и получал правильный результат. Да и я сам начал замечать у него симптомы МДП, маниакально-депрессивного психоза, то есть резкую смену эйфории и депресии, что, по-видимому, было следствием ночного образа жизни, который он тогда вел. Да, лекции он посещал довольно редко. Бывал только на семинарах, на которых частенько клевал носом.
Саша снисходительно, в шутку, называл меня тихим диссидентом из-за моей склонности «дразнить гусей» политическими анекдотами, читкой полузапрещенной литературы типа «писем к другу» Алилуевой или известного письма Раскольникова Сталину. Часто я давал ему читать свои выписки из книг. Но особого восторга от их прочтения я не замечал. Он был абсолютно аполитичен. Из преподавателей он больше всего уважал В. В. Кельника, который читал курс зарубежной журналистики. Начиная с третьего курса, он писал курсовые, а затем и диплом только у Кельника.
97
1 2131
С третьего курса мне часто приходилось отмазывать его от прогулов, я ведь был старостой. Большую часть учебного года он пропадал в Череповце. К третьему курсу у него явно начали пробиваться бардовские наклонности. На лекциях он писал тексты для своей череповецкой группы «Рок-сентябрь», которая стала лауреатом конкурса среди рок-групп, организованного «Комсомольской правдой». Помню такие песни, как «О, радио», «Батюшка-царь», которые он исполнял сам или в дуэте с Сергеем Нохриным. Были в его репертуаре и песни Высоцкого. С третьего курса мы часто с ним вдвоем выезжали на нашу с женой дачу в Пакино, в двадцати километрах от Свердловска. И он непременно брал с собой гитару.
Летом 1983 года перед Сашей замаячила реальная возможность попасть на год в армию после того, как он ушел в самоволку накануне присяги. Моя теща, Фаина Михайловна в то время работала психотерапевтом в кировском военкомате. Она сделала ему справку с диагнозом циклотимия (резкая смена настроения, депрессия), что освободило его от прохождения сборов. Кстати, теща до сих пор гордится тем, что Башлачев во время написания диплома целый месяц спал на ее кровати.
ВИКТОР ВАХРУШЕВ: Он был не от мира сего. Не вписывался ни в какие рамки. По-моему, не было больше таких людей. Вот, например, колхоз… Несмотря на то, что это был тяжелый изнурительный труд, мы любили колхоз. Он был для всех нас своего рода рубежом, который необходимо перешагнуть, чтобы почувствовать себя настоящим. Башлачев, будучи одним из нас, все это прекрасно знал и, несмотря на это, в колхозе, мягко говоря, не упахивался. И не только из-за относительно слабого здоровья. Он и там пошел наперекор всеобщему энтузиазму. Причем, интересно, что это его поведение не вызвало какой-либо негативной реакции. Никому в голову даже не пришло сказать, что мы, мол, тут все трудовые пчелки, а ты такой-сякой. Да, он не ползал по борозде, как мы, но занимался полезным делом, которое всем нам приносило пользу. Потому что когда уставший человек приходит с работы и видит остроумные, смешные плакаты и рисунки, настроение его улучшается, силы восстанавливаются, проходит усталость. Мы все прекрасно понимали, что каждый должен заниматься своим делом - тем, что у него получается лучше всего. В колхозе очень ценилось творчество, и вокруг творческого человека так или иначе собирались люди, создавалась та самая неповторимая атмосфера всеобщего товарищества, за которую мы и полюбили то время, и очень часто его вспоминаем. Башлачев как раз и был одним из немногих таких звездочек и солнышек, которые притягивали к себе людей, заражали их своим весельем и остроумием. Не все ведь на это способны даже из тех, кто избрал для себя творческую профессию.
