«И жизнь, и мир,
и я сама совсем переменились…»
А Роули? Вот Роули не изменился.
Да. В этом все дело. Роули не изменился. Роули такой же, каким она оставила его четыре года назад.
Хочет ли она выйти замуж за Роули? Если нет, то чего же она хочет?
В роще, у нее за спиной, затрещали ветки. Кто-то прокладывал себе дорогу. Мужской голос чертыхнулся.
Она вскрикнула:
— Дэвид!
— Лин! — Продираясь сквозь кустарник, он удивленно глядел на нее. — Что вы здесь делаете?
До этого он бежал и слегка запыхался.
— Не знаю. Просто думаю. Сижу и думаю. — Она смущенно засмеялась. — Кажется, уже поздно.
— Вы не знаете, который час?
Она мельком взглянула на свои ручные часы.
— Опять стоят. Я действую парализующе на все часы.
— Не только на часы, — сказал Дэвид. — Это действует ваш электрический заряд. Жизненная сила. Вы — сама жизнь.
Он подошел к ней, и с неясным чувством беспокойства она поднялась на ноги.
— Становится совсем темно. Мне нужно спешить домой. Который час, Дэвид?
— Четверть десятого. Я должен бежать со всех ног. Мне необходимо поспеть на лондонский поезд девять двадцать.
— Я не знала, что вы вернулись из города.
— Мне надо было взять кое-что из Фэрроубэнка. Но я обязательно должен поспеть на этот поезд. Розалин сама не своя, когда остается в Лондоне ночью одна.
— В гостинице? — В голосе Лин прозвучало презрение.
Дэвид резко сказал:
— Страх не знает логики. Когда переживешь бомбежку…
Лин стало стыдно. С раскаянием в голосе она сказала:
— Извините, я забыла.
С внезапной горечью Дэвид воскликнул:
— Да, это скоро забывается, все забывается. Снова нам ничто не угрожает. Мы опять ручные, опять там, где были, когда заварилась кровавая каша. Прячемся в своих вонючих норках, ищем безопасности. И вы, Лин, вы совершенно такая же, как и все!
Она воскликнула:
— Нет! Я не такая, Дэвид! Я только что думала…
— Обо мне?
Его порыв потряс ее. Он обнял ее, прижал к себе, яростно целовал горячими губами.
— Роули Клоуд? — прошептал он. — Этот олух. Да нет же, Лин, ты моя!
Вдруг так же внезапно, как обнял, он отпустил, почти оттолкнул Лин от себя.
— Я опоздаю на поезд.
Он опрометью бросился бежать вниз по склону.
— Дэвид!..
Он обернулся и крикнул ей:
— Я позвоню тебе, когда доберусь до Лондона…
Она смотрела, как он бежал в сгущающихся сумерках — сильный, мускулистый, легкий.
Выбитая из колеи, со странно стесненным сердцем, не в силах собраться с мыслями, она направилась к дому.
Прежде чем переступить порог, она помедлила… Ей хотелось избежать нежностей матери, ее вопросов… матери, способной занять пятьсот фунтов у людей, которых презирает.
