«Хозяйка гостиницы, вся в слезах, сообщила нам, что обед подан, – записал один из таких путешественников. – Никто не хотел есть. С нами в дилижансе было четыре женщины; все они плакали... всем нам было жутко».
...Положение княгини Шаховской осложнялось тем, что зять являлся не только французским подданным, человеком на виду, известным давней оппозицией Людовику XVI. Он был мужем ее дочери. И этот факт поневоле заставлял княгиню думать о том, что с ними со всеми будет завтра.
Долгие годы прожив во Франции, она знала, что время от времени в стране вспыхивало недовольство королем и его окружением. Но все же это не носило столь угрожающего характера: постепенно все успокаивалось. Ей вспоминалось, как, путешествуя с Лизой по Европе, они совершили экскурсию на склоны Везувия. И тогда, ужаснувшись количеству людей, погибших когда-то при его извержении, она спросила их чичероне: «Неужели местные жители не чувствовали приближения катастрофы?» – «О, синьора, конечно, чувствовали, – ответил проводник. – Несколько дней до того над кратером вулкана вилось облако пепла, и даже землю потряхивало. Но все думали, что дело как-нибудь обойдется. И почти никто не решился оставить дом, скот... Потому все жители Помпеи и погибли!»
Некоторое беспокойство холодным сквознячком нет-нет и донимало ее сейчас. Но даже думать об отъезде было невозможно – как отнесется к этой идее зять, который, несмотря ни на что, свято верит в справедливость слов «свобода, равенство, братство»? Газеты весьма доказательно писали, что репрессиям и казням подвергаются дельцы, продажные министры, спекулянты, расхитители государственной казны, что нет иного способа покончить с коррупцией, которая поставила Францию на грань краха.
Разложение верхушки общества и для Аренберга, и для его русской семьи было совершенно очевидным, неспособность короля править – тоже. Но террор... но кровь... но тот ужас, в который, как в ледяную купель, был погружен Париж. Как быть со всем этим и где в конце концов правда?
...Стараясь подавить смутную тревогу, Варвара Александровна черпала душевное спокойствие в будничных делах. Исправность, с которой она получала деловую корреспонденцию, свидетельствовала о том, что дома, в России, все идет своим чередом. Она прочитывала отчеты, счета, сметы. Давала распоряжения по самым разным вопросам, вникала в каждую букву и цифру. Это помогало освободиться от тягостных размышлений о бесчинствах на парижских улицах. И уж совсем умиротворенное состояние духа Шаховской возвращала мысль о том, что дочка, видимо, действительно счастлива.
